— Вы говорите, — прервал его я, — что ваши «духовные способности» ничем не лучше наших умственных и практических, и тем не менее заявляете, что ваша цель — «служение духу». Получается, духовное, по природе своей, стоит выше всего прочего.
— Ваша критика справедлива, — ответило пламя. — Она показывает, что вашему виду присуща куда большая ясность ума, нежели моему, и в то же время куда меньшая духовная восприимчивость. Что я в действительности имею в виду? Дело, полагаю, вот в чем; но вы должны сказать мне, если я все еще путаюсь. Мы наделены гораздо более выдающимися экстрасенсорными способностями, нежели вы, и нам гораздо легче отстраниться от проблем личного «я». Нам легче постичь высоты и глубины духа. В каком-то смысле это и есть «духовные способности». Они очень тесно связаны с жизнью духа. Ваш смелый интеллект и практическая изобретательность связаны с жизнью духа не столь тесно, что, однако же, не уменьшает их значимости для полноценного его существования.
— А что насчет «служения духу»? Если это подразумевает служение какому-то божеству, то я не вижу оснований верить в такое существо.
— Нет, нет, я не это имел в виду, — ответило мне пламя с легким раздражением. — И (могу я выразиться так, не обидев вас?), если бы вы были чуть менее умны и одарены чуть более богатым воображением, вы бы поняли, что именно я хотел сказать. Вы, конечно, согласитесь, что цель всего этого действа — пробуждение духа в каждом индивиде и в космосе в целом; пробуждение, я имею в виду, в том, что касается сознания, чувств и творческой деятельности. Вашу человеческую концепцию «Бога» мы находим никуда не годной. Нас, существ более тонкой духовной настройки, оскорбляют любые попытки описать неясное «Иное» в терминах, присущих смертным созданиям. Ваша интеллектуальная проницательность уже должна была бы привести вас к такому же выводу. Полагаю, мы и сами, если можно так сказать, «почитаем» Иное, но не артикулируя это или же посредством фантазий и мифов, которые, хотя и помогают почитанию, не несут никакой интеллектуальной истины о непостижимом.
Пламя умолкло. Молчал и я, так как мало что смог вынести из этих замечаний. Наконец я промолвил:
— Расскажите мне что-нибудь об истории вашей расы.
Какое-то время пламя еще пребывало в глубокой задумчивости, затем, распрямившись, сказало:
— Когда я впервые появился на свет, наш вид был уже вполне жизнеспособным: мои сородичи обитали почти по всему солнечному шару. Согласно расовой мудрости, главным на начальной фазе было постоянное размножение и выработка нашей культуры. За миллионы лет до моей эпохи (используя вашу земную систему исчисления) солнечные условия, по-видимому, были неблагоприятными для нашего образа жизни; но затем пришло время, когда для нас открылась ниша, после чего — мы и сами не знаем как — некоторые из нас пробудились разумными, но с совершенно «чистым» сознанием существами, разбросанными по всей обширной территории фотосферы. Лишь старейшие оставшиеся в живых наши товарищи смутно помнят тот далекий период становления нашей расы, когда рассеянная популяция мало-помалу размножалась.
— Размножалась? — снова прервал его я. — Вы имеете в виду, они воспроизводили себе подобных?
— Вероятно, сколько-то случаев воспроизводства за счет выделений газов из отдельного тела действительно имели место; но широкое размножение тех дней было главным образом вызвано спонтанной генерацией новых наделенных сознанием язычков пламени самой фотосферой. Старейшины говорят, этот процесс представлял собой странное зрелище. Клочья раскаленного вещества, устремлявшиеся вверх из фотосферы, распадались на мириады ярких хлопьев, вроде ваших снежинок; и все эти хлопья являлись исходным материалом, если можно так выразиться, для организованного, наделенного сознанием индивида. Большинство из них были обречены на то, чтобы, так никогда и не достигнув зрелости, рассыпаться в солнечной атмосфере ввиду неблагоприятных условий. Но счастливчики под давлением обстоятельств принимали столь долговечные формы, что развивались в высокоорганизованные живые язычки пламени. Сначала заселение поверхности солнца происходило в находящихся на большом расстоянии друг от друга отдаленных районах. В результате появлялись и развивались обособленные народы — или мне следует называть их «видами»? Эти отдельные популяции были физически изолированы одна от другой, и каждая вырабатывала свой собственный образ жизни в зависимости от местонахождения. Но с самого раннего времени все народы состояли в некоей телепатической связи. Насколько помнится нашим старейшинам, представители каждого народа всегда поддерживали телепатический контакт по крайней мере с членами собственной нации или, скорее, расы, но интернациональной (или межрасовой) коммуникации мешали поначалу физиологические различия этих народов. В конечном счете настало время, когда все солнце оказалось занятым множеством разношерстных народов, состоящих в географическом контакте друг с другом и, разумеется, взаимопроникающих. Вся фотосфера, конечно же, представляет собой этакое облако-океан, не обладающее постоянными свойствами, поэтому вопросов о национальных территориальных владениях или же какой-либо агрессии не возникало и не могло возникнуть. Но так как народы сильно различались в ментальной установке образе жизни и даже в телесной форме, всегда находился предмет для конфликта. Войн, однако же, не случалось — по двум причинам. Возможно, наиболее веская из них заключается в том, что не существовало никаких средств нападения. Одно пламя не может сражаться с другим, как не могут они и изобретать орудия. Но помимо повсеместного отсутствия вооружения, никто — вследствие быстрого развития экстрасенсорного восприятия — и не желал войны. Народы все чаще и чаще сходились во взглядах, и, какими бы ни были различия, война стала для них, как вы выражаетесь, «немыслимой». Но обширный период ранней истории был занят последовательным разрешением этих иногда весьма острых конфликтов интересов и культур и разработкой гармоничной солнечной жизни.