Пламя замолчало, и я сказал:
— В вашем случае потеря была ударом судьбы; в моем — следствием моего упорства в болезненной одержимости.
— Да, вы были одержимы и не могли поступать иначе, как только следуя вашему вдохновению. Возможно, будь вы благоразумнее, вы бы не потеряли вашей любви. Но чего еще ожидать от эфемерных, эгоистичных существ, одержимых силой, несоразмерной их мудрости?
— Силой, несоразмерной их мудрости? Какая еще сила владела мною, если не обычная жажда научного поиска?
Не ответив на мой вопрос, пламя развивало свою тему.
— Понесенная вами и мною утрата не озлобила ни вас, ни меня. Возможно, теперь, после нее, мы острее осознаем, что такое любовь, каким может быть братство. Возможно, она подготовила каждого из нас к главной в нашей жизни работе — установлению общности между нашими двумя видами, сколь бы разными они ни были.
— Да, — сказал я, — и чем больше между нами различий, тем богаче будет общая жизнь, пусть даже одни из нас — люди, а другие — язычки пламени.
Я ощутил тепло его признательности.
— Мне еще многое нужно сделать, чтобы вы осознали: наш вид реально существует, — продолжало пламя.
— Как и у вас, наше физическое существование зависит от физических процессов. Из вашей науки мы узнали, что если у вас жизнь зависит от химических изменений, то наши физиологические процессы схожи, по сути, с радиоактивными изменениями в фотосферах звезд. На солнце, как я уже говорил, мы жили в среде, где наши газообразные тела постоянно испытывали яростное воздействие физической энергии. Большую опасность представлял динамический удар нарастающей силы, грозивший разрывом газообразного тела. В те дни подпитка происходила сама собой, бессознательно, как у вас дыхание. Но в зябких кострах земли, как вы уже видели, нам приходилось постоянно перемещаться над тлеющими угольками, расщеплять некоторые их атомы и поглощать выделяющуюся радиацию. Более подробного рассказа о наших физиологических процессах от меня не ждите — я ничего не знаю. Все научные знания о собственной природе мы получили, применив к опыту нашей телесной жизни принципы, позаимствованные у вашей науки через умы ваших ученых. Обладай мы вашей физической силой, возможно, мы тоже смогли бы создать экспериментальную науку. Но нет; в газообразном солнечном мире не за что держаться, там нет ничего прочного, а стало быть, нет и никаких возможностей для проведения экспериментов. На земле нам пришлось столкнуться с твердым состоянием, но мы избегали смертельного холода и потому не развили органов, с помощью которых могли бы оперировать с твердыми телами.
И еще одно вам следует знать о нас. Так как потенциально мы бессмертны, размножение для нас — процесс редкий. Вернее сказать, есть два вида размножения.
Наименее распространенный проходит на добровольной основе. Отдельное пламя делится, сверху донизу, на три сегмента, и каждый из них образует готового нового индивида. Этот вид размножения отличается от другого, о котором я упоминал ранее. Засыпая от холода или умирая внезапно, мы осыпаемся пылью. Некоторые частицы этой пыли, отделенные от других и перенесенные ветром в тот или иной костер, могут развиваться в новых особей. Этот процесс гораздо более медленный, чем первый, но в результате от одного родителя могут появляться на свет сотни отпрысков. Газообразное деление никогда не производит больше трех, но эти индивиды сразу переходят в стадию физической зрелости, наследуя к тому же часть прошлого опыта родителя. Они помнят многое из его прошлой жизни, поэтому их воспитание через экстрасенсорный контакт со старшими проходит очень быстро. Рожденные из пыли, с другой стороны, развиваются медленно, с большими трудностями и не помнят родительского опыта. До достижения физической зрелости их экстрасенсорные способности крайне незначительны.
Тут я поинтересовался, играет ли секс какую-то роль в их размножении.
— Нет, — сказало пламя. — Фактически, мы не сексуальные существа, по крайней мере — не в привычном смысле. У нас нет двух разных полов, мужского и женского, которые бы вместе участвовали в воспроизведении. Даже в вашей половой жизни есть еще один аспект, помимо размножения, — я имею в виду личную любовь. У вас сексуальная любовь, в лучшем своем проявлении, есть движитель духовного союза двух различных личностей. А у нас, хотя мы и не разделены на два пола, каждый индивид — это вариант двух начал, которые вы называете мужским и женским. Таким образом, у нас частная мускулинность одного из партнеров тяготеет к частной женственности другого, и наоборот. К тому же, как я уже говорил, у нас существуют формы приятного телесного контакта и смешения, которые (хотя они и не ведут напрямую к размножению) позволяют нам достигать невыразимого взаимного наслаждения и обогащения. И даже когда возникает необходимость в увеличении популяции в целях компенсации последних потерь в живой силе, те индивиды, которых расовый разум уже вдохновил на приобретение родительского статуса, действительно перед размножением зачастую ищут телесного союза с любимыми. Бытует представление, что в таком случае потомство получается более здоровым. Естественно, у этих отпрысков развиваются некоторые характерные черты того партнера, в объятиях которого побывал их родитель.