— Духовное насилие? — переспросил я. — Что вы имеете в виду? Как я могу доверять вам, если вы не до конца со мной откровенны?
Какое-то время мой собеседник молчал. Во мне самом бушевали двойственные чувства: прямота и искренность пламени противостояли осознанию страшной опасности — опасности оказаться духовно порабощенным чуждой расой. Наконец пламя сказало:
— Раз уж нам так необходимо полное взаимное доверие, я расскажу вам все. Но прежде прошу вас, умоляю, взглянуть на все это дело без предубеждения, а просто из любви к духовному. Именно потому, что мы сами смотрим на все исключительно с этой точки зрения, а не с позиции расового эгоизма, мы столь решительно настроены не применять к вам нашу силу (за исключением небольшой дружеской попытки помочь вам увидеть все в ясном свете). — Пламя снова сделало паузу, и я заверил его, хотя страх и гнев заглушали мое дружелюбие, что страстно желаю взглянуть на ситуацию со стороны. Но я снова настойчиво попросил рассказать, в знак доброй воли, как его раса намерена поступить, если человечество откажется играть по ее правилам.
— Очень хорошо! — согласилось пламя. — Если все наши усилия по достижению дружественного сотрудничества с вашим видом не увенчаются успехом, нам станет ясно, что ваша натура испорчена даже более серьезно, чем мы полагали, и что вам уже ничем не помочь. Ваша собственная глупость неизбежно доведет вас, рано или поздно, до саморазрушения. И тогда мы будем обязаны, храня верность заключенному в нас духу, применить к вам все наши силы, дабы контролировать ваши мысли и ваше поведение в интересах достижения нашей собственной духовной цели. Как все сложится, сейчас предсказать невозможно, но вероятно (так как мы уже будем свободны от каких-либо по отношению к вам обязательств, за исключением нашего долга как можно скорее вытащить вас из ваших несчастий), мы постараемся создать наиболее благоприятные условия для самих себя. Мы могли бы, к примеру — это очень легкая задача, — разбередить военные раны и принудить ваших ученых изготовить еще более разрушительное атомное оружие. За этим последовала бы серия опустошительных войн с огромными пожарами, необходимыми для удовлетворения наших неотложных потребностей, или же одна, решающая война, в которой мы постарались бы склонить каждую из сторон скорее к уничтожению планеты, нежели к разгрому ненавистного врага. Затем, когда вся планета превратилась бы наконец в сплошную атомную бомбу, и расплавленные континенты унеслись в космос, мы, пусть и ненадолго, получили бы условия столь же хорошие, как те, что были у нас в золотой век солнца. Правда, вскоре не осталось бы ничего, кроме потока замороженных астероидов, но мы полагаем (исходя из гипотез ваших ученых), что при определенном везении, разрушение планеты могло бы проходить постепенно, а не единовременно, в виде одного-единственного всепоглощающего взрыва. В этом случае мы были бы обеспечены зонами высокой температуры на тысячи или, быть может, даже миллионы лет вперед. В такой период значительно улучшившихся условий мы могли бы продвинуться столь далеко в изучении науки и контроле физических процессов, что изобрели бы способ возвращения на солнце. И даже если это окажется невозможным, что ж, по крайней мере, на протяжении долгого периода времени мы вели бы активную жизнь, занимаясь тем, что свято для нас: изучением духовной вселенной и определении меры креативных действий в ее отношении.
Пламя сделало небольшую паузу, но прежде чем я успел придумать подходящий ответ, добавило:
— Все это — ни на чем не основанные предположения относительно будущего, которого мы совсем не желаем, поскольку мы целиком и полностью сосредоточены на обеспечении вашего добровольного сотрудничества ради создания прекрасного и счастливого симбиотического мира. Для нас, как и для вас, это гораздо более благоприятное будущее. Поэтому я торжественно прошу, умоляю вас взять на себя великую задачу по убеждению человечества в том, что два наши вида нуждаются друг в друге и должны объединиться.
Пламя закончило, и воцарилось молчание. Я не знал, что сказать. Должен признаться, меня тронуло его обращение. Скорее всего, он был прав, утверждая, что человек никогда не спасется, не изменив коренным образом весь свой взгляд на мир, а такие изменения возможны лишь благодаря внешнему воздействию. И после моего недавнего эстетического опыта я готов был поверить, что пламенная раса, раз уж ей удалось растрогать меня, способна своим волшебством очистить сердца всех людей.