Еще работая на «Блю Фаннел Лайн» и в манчестерской школе, Стэплдон по вечерам читал в предместьях Ливерпуля лекции по литературе, психологии и индустриальной истории для членов Образовательной ассоциации рабочих. В ходе этих лекций зачастую делался упор на левые взгляды, так как к тому времени он уже с головой погрузился в социалистическую философию. Вероятнее всего, подобные взгляды встретили критику со стороны работодателей Стэплдона: в «Разделенном человеке» его персонаж Виктор сталкивается с продолжительными и серьезными проблемами подобного рода и аргументированно рассказывает о них своему влиятельному отцу. Вполне вероятно, что главной трудностью Олафа Стэплдона в получении постоянной академической должности были именно его политические убеждения. Это подтверждалось на протяжении всей его жизни. Он нередко вел вечерние курсы повышения квалификации, но никогда не получал штатной работы.
Он логически обосновывает это в «Разделенном человеке», называя себя лишь «второсортным преподавателем», и то же самое делает в «Последних людях в Лондоне», где должность для него «добывает» влиятельный отец — как будто человек с его суммарными знаниями и способностью писать, говорить и систематизировать свои мысли в чем-то уступает большинству штатных профессоров.
Несмотря на то, что он состоял в социалистических группах и предоставлял кое-какие статьи для изданиях в левых газетах, ранние литературные устремления Стэплдона были поэтичными. Его первая книга, называвшаяся «Новые псалмы», была опубликована в 1914 году ливерпульским издательским домом «Генри Янг и сыновья». Полагают, что издание оплатил отец Олафа; он был постоянным клиентом Янга, владевшего в Ливерпуле книжным магазином. Опять же: предположительно, было напечатано 500 экземпляров, большинство из которых, как считается, были утеряны, когда магазин и небольшая типография Янга сгорели в результате немецкой бомбежки во время Первой мировой войны.
В этой редкой книге белых стихов отчетливо чувствуются нотки атеизма, социальной революции и бедственного положения рабочего класса. Присутствуют в ней и две антивоенные поэмы, возможно, свидетельствуя о том, что книга была издана уже после начала войны, и наверняка указывая на то, что пацифизм Стэплдона не проистекал (как предполагалось) из его собственного военного опыта, приобретенного позднее. Мы находим здесь также материал, поразительно схожий с темой его последней работы, «Открытия глаз». В первом стихотворении «Новых псалмов», которое называется «Город», Стэплдон говорит: «Я поехал в город посмотреть, есть ли там Бог». Он видит растерянных, обезумевших от горя людей, среди которых встречаются и совершенно истощенные, осознающие возможность своей погибели. «Мужчины и женщины казались отвратительными, так как забыли любовь». Он продолжает: «И сказал я гордо: «Если Бог действительно существует, мне такой Бог не нужен. Я пойду своим путем и буду поступать так, как велит мне душа». Затем, уже в следующем стихотворении, под названием «Дух», он видит дрожащие огни города, красоту небес, слышит «приглушенный шум голосов, звучащий, словно музыка». Некий дух внутри него якобы говорит, что Бог есть. «Но я посмотрел вверх, над городом, и безутешно промолвил: «Наверно, ты есть лишь тот Бог, что живет в моем сердце. И ты управляешь звездами».
«Открытие глаз», изданное сорок лет спустя, показывает Стэплдона ломающим голову над той же дилеммой.
Быть может, в этом и заключается изысканная утонченность ада — когда тебя постоянно преследует призрак Бога, в существование которого ты не веришь?
Нет! Потому что есть еще более страшный ад, полный не лишений, но нынешнего ужаса. Сам вакуум — это и есть ад, неприятное и бессловесное присутствие абсолютного небытия, полнейшего ничто. Оно окружает нас со всех сторон. Вползает нам в душу. Облизывает, расшатывает, растворяет самые прочные ткани души…
Я решаюсь после долгого копания в самом себе — долгого, но тщетного, так как ты, моя божественная галлюцинация, умолкаешь в моем сердце. Так что в конечном счете я делаю выбор, просто пожимая плечами.
Он, этот выбор, невелик: либо я мчусь вперед в мнимости твоего существования и совершаю поступок уже более значительный, чреватый уже гораздо более серьезными и тяжелыми последствиями; либо я выбираю свободу, отбрасываю мою иллюзию о тебе и, крадучись, возвращаюсь в свою берлогу, безопасную, но одинокую…