В этом отношении, что удивительно, он проявил несогласие с последними воззрениями земных язычков пламени, которые (по его словам) вначале были ввергнуты в хаос всеми этими важными известиями, но теперь быстро движутся по пути теизма. Судя по всему, большинство из них придерживаются того мнения, что, хотя они и отказались сознательно от веры в какого бы то ни было Бога, на бессознательном уровне у них сохранилось влечение к духу, проистекающее из неосознанного признания необходимости существования некоей высшей космической персоны. Теперь они убеждены в том, что — если только им удастся пробудиться более основательно — они обязательно встретятся с ним лицом к лицу и увидят в нем источник духовной власти. Касс, однако же, не пожелал отступить от ранней позиции земных язычков пламени, то есть от их агностического, как представляется, служения духу, и потому был решительно настроен использовать все возможные средства для установления контакта между земными язычками пламени и учеными, принадлежащими уже к человеческой расе. По его мнению, в результате такого общения воззрения и тех, и других могут значительно измениться, что, возможно, приведет к триумфу агностической веры как у пламенной расы, так и у человечества.
С расчетом на такой исход он попросил меня оказать ему небольшую услугу, а именно: рассказать моим коллегам-ученым все, что мне известно об этих язычках пламени — как в частных беседах, так и в статьях для научных журналов. Кроме того, я должен, повторил он, остановить публикацию его предыдущего сообщения, и договориться о замене оного на новое, которое он уже пишет.
Когда я отказался сделать то, что мне было сказано, Касс вылил на меня целый ушат упреков. Он выглядел таким расстроенным, что я решил все же сжалиться над ним. Указав на тот факт, что сам никогда не видел ни одного живого пламени, я заявил, что обдумаю его предложение, но прежде мне нужно провести собственное небольшое исследование. Ему же тем временем, сказал я, лучше доработать новую книгу. Он неохотно согласился с этим планом, и я откланялся, обменявшись с ним дружеским рукопожатием.
После той беседы с Кассом совесть то и дело призывала меня заняться поиском доказательств существования язычков пламени. Я заглянул в несколько кухонных печей и даже потрудился съездить на один из заводов и осмотреть парочку печей промышленных. Конечно, я ничего не нашел, и моя добросовестность иссякла.
Спустя несколько недель я получил записку от Касса, в которой говорилось, что он пытается писать книгу, но земные язычки пламени постоянно предпринимают попытки обратить его в их теистическую религию. «Положение, — сообщал он, — становится все более и более отчаянным. Они пытаются расшатать мою психику, и если я воспротивлюсь этой угрозе, вероятно, убьют меня». После этого новостей от него больше не поступало, а сам я был слишком занят, чтобы навестить его.
Месяца через три я получил письмо от директора психиатрической лечебницы, в котором сообщалось, что Касса больше нет с нами. В лечебнице случился серьезный пожар, и начался он в комнате Касса. Причину пожара установить не удалось. Ближе к своему концу Касс сделался совсем уж невменяемым и отпускал замечания, которые наводили на мысль, что он подумывает о поджоге. Вследствие этого его лишили спичек и зажигалки, и не очень понятно, как он сумел развести огонь — разве что сфокусировал солнечные лучи с помощью большой лупы для чтения, которая была обнаружена в его комнате.
Позволю читателю самому разгадать загадку смерти Касса. Будь в комнате камин, можно было бы решить, что оттуда выскочило живое пламя и убило его. Но что я говорю! Я на секундочку забыл, что эти язычки пламени всего лишь фикции его разума. В целом, мое предположение таково: с развитием расстройства он все больше укреплялся в мысли, что его преследуют земные язычки пламени, и в конце концов, доведенный до отчаяния, предпочел умереть. А может, помрачившийся рассудок предположил, что сфокусировав солнечные лучи, можно ввести в палату живое солнечное пламя, разделяющее его взгляды. Этого мы уже не узнаем.
После смерти Касса я решил, что опубликую его первоначальное письмо в том виде, в каком оно ко мне и поступило, пусть он и хотел отозвать его из типографии. Оно столь интересно — с психологической точки зрения, — что мне не хотелось бы приносить его в жертву. И потом, в этом эпилоге я уже говорил, что последняя позиция Касса очень сильно отличалась от его ранней враждебности к язычкам пламени. Поступая так, я чувствую, что сохраняю верность Кассу, настоящему Кассу — здравомыслящему, и даже блестящему, ученому, который никогда бы не утаил то, что могло бы привести к продвижению знаний.