Нельзя сказать, что ему действительно были интересны причины подобного её времяпровождения, но нужно же было о чём-то говорить.
– Люблю побыть одна, – кратко ответила она и снова углубилась в чтение.
– Я в последнее время тоже, – вздохнул он, устремляя взгляд вдаль. – Тем более, что здесь так красиво. Ах, Франция... Каждый раз безумно тоскливо становится на душе, как только я представляю, что скоро мне придётся её покинуть.
Луиза ничего не говорила. Но этого было и не нужно. Герцог уже полностью ушёл в себя, возвращаясь к горестным мыслям, которые одолевали его уже столько времени.
Он и не заметил, что в присутствии этой особы он совершенно спокойно излагал те мысли, которые вряд ли бы когда-нибудь решился высказать человеку, которого так мало знает. Дело в том, что она явно отличалась от типичных придворных, которые всё, сказанное вами, могут использовать против вас, поэтому можно было не беспокоиться.
– Казалось бы, – продолжал он, – всякий тщеславный человек должен с радостью предвкушать ожидающую его корону. А я тщеславен, как мне кажется. Однако сейчас я бы хотел остаться и никуда не уезжать, – он взглянул на Луизу. – Что же вы молчите?
Она оторвалась от своего чтения.
– А что вы хотите от меня услышать?
Голос её по-прежнему звучал тихо, его едва можно было различить под завывания ветра.
– Не знаю, – пожал плечами Генрике. – Мне просто грустно.
– Боюсь, вашу печаль рассеять не в моих силах.
Он ухмыльнулся.
– Хоть посочувствуйте мне.
Девушка, наконец, взглянула ему в лицо.
Только сейчас он начал замечать, что она не такая уж и дурнушка, как показалось ему на первый взгляд. Было в её лице что-то одухотворённое. Да и эти тонкие черты вполне могли бы показаться миловидными, если бы в них не было такого опустошённого скорбного выражения.
– К сожалению, мне не совсем известно, в чём должно выражаться сочувствие.
– Вы же добропорядочная христианка. Можете прочитать это в своём Евангелие, – хмыкнул Анжу.
Она нахмурилась и опустила голову.
Генрике вновь смотрел вдаль. Небо ещё сильнее заволокло тучами. Свинцово-сероватая вышина простиралась над ними, туманная бесконечность наблюдала с высот. Быть может, скоро пойдёт дождь. Тонкими каплями-нитями он станет спускаться на долину, блёклая трава станет влажной, а в воздухе повиснет свежесть.
Ветер усилился.
– Вам не холодно? – осведомился Генрике.
– Нет, – покачала головой Луиза.
Они снова замолчали.
Анжу надоело созерцать долину и он вновь перевёл взгляд на мадемуазель де Водемон.
– Почему же вы смотрите на меня, как на преступника? – не выдержал он.
Действительно, её обращение с ним было странным. Эти односложные ответы, безучастный тон, нежелание поднять глаза.
– Вы ошибаетесь, Ваше Высочество, я не гляжу на вас.
И впрямь. Она же действительно не смотрела.
– Это у вас такое местное особенное высокомерие проявляется?
– Вы считаете, что я высокомерна? – Луиза вновь позволила себе поднять голову.
Теперь он видел её профиль перед собой.
– Не знаю. Но я не понимаю причин, по которым я вам неприятен.
Её тонкие светлые брови нахмурились.
– И вовсе не...
– Полно, – оборвал её Валуа. – Вы не желаете даже со мной беседовать.
Луиза поджала губы.
– Вы заигрываете с моей мачехой, Ваше Высочество, – вдруг ни с того ни с сего заявила она. – У нас подобного не принято.
Он опешил.
– Вот как? Не думал, что девушка столь строгих взглядов, как вы, может видеть подобное, особенно, там, где его нет.
– Что ж, значит, я ошиблась и прошу меня простить, – покраснела она.
Должно быть, сама уже жалела, что это сказала.
– И это всё что вам во мне не нравится? Я вас умоляю, мы здесь одни, никто не слушает. Я прошу вас быть искренней. Вы же можете сказать всё, что думаете?
– Я не привыкла откровенничать с незнакомцами.
– Но я не незнакомец. Я брат короля Франции. У тому же, мы с вами знакомы ещё со вчера.
Луиза вдруг резко воззрился на него. Прямо, неприкрыто. Он даже поёжился от этого взгляда. Её юное лицо сейчас выражало какую-то прямоту, которой до этого в ней не было ни капли.
– У вас плохая репутация. А ещё... У вас взгляд недобрый, – совершенно по-детски заявила она. – А ещё вы пытаетесь казаться весёлым, но вы очень несчастны.
От неожиданности Генрике расхохотался.
– Интересное заявление. И странные претензии. Однако про то, что я несчастен, вы абсолютно правы.
Луиза поспешно отвернулась.
– Простите, – пробормотала она, кажется, собираясь уходить.
– Но постойте! Не уходите, – остановил её Генрике.
– Мне пора, – протараторила быстро, будто просто мечтая поскорее отсюда сбежать.
Но он не хотел так просто отпускать эту странную девушку. Ему нравилось провоцировать её, а потом наблюдать за реакцией. В такие моменты ощущаешь свою власть над другим человеком.
– Вы всё же не желаете со мной говорить, – лукаво заметил герцог.
– Приходите завтра на мессу, – сказала Луиза и, поднявшись с камня, направилась прочь.
Он даже не успел предложить ей проводить её.
Оставшись в одиночестве, Генрике опять усмехнулся. Весьма нелепый разговор!
"Чёрт бы меня побрал, если бы мне хватило ума в своё последнее воскресенье во Франции идти в церковь! Эта лотарингская монашка, верно, совсем безумна. Маленькая гордячка!"
Но, по совершенно непонятным для самого себя причинам, с утра на следующий день Анжу стоял в церкви, находившейся при замке. Она была небольшой, но вполне уютной. Готический стиль, однако без помпезности, которую можно было наблюдать в Нотр-Даме, весьма скромное убранство.
Генрике совершенно не испытывал религиозного экстаза, но, тем не менее, не мог сдвинуться со своей скамьи, потому что он был полностью увлечён наблюдением за Луизой. Он, собственно говоря, ради этого сюда и пришёл.
Бледная, призрачная девушка, очень худая, будто сотканная из воздуха. Практически белые волосы, прозрачные голубые глаза. Да, он всё же смог определить, что цвет у них голубой.
Скорее призрак, а не человек. Невесомые движения, едва слышный голос, опущенные печальные глаза. Что за таинственная грусть скрыта в её душе? Откуда эта покорность?
Какая-то всеобъемлющая чистота. Практически святость. Колени, упирающиеся в каменный пол часовни. Наверняка, они очень худые – эти колени. С выпирающими костями. А если прикоснуться к ним губами, как часто делают это страстные любовники в порыве чувств, должно быть, почувствуешь, что они острые... Нет-нет, Луизу де Водемон точно не представить в роли одного из страстных любовников. От одной мысли об этом становится смешно.
Она напоминает святую. Бескровные губы исступлённо шепчущие молитву, полная отдача.
Генрике видел, как она молится. Погружаясь полностью, будто лишаясь сознания.
Генрике мог бы цинично заявить, что она окончит свои дни в монастыре.
И Генрике вдруг почему-то захотелось избавить её от такой печальной участи.
Выходя из церкви он на секунду подумал, что сходит с ума. Вместо того чтобы наслаждаться последними днями во Франции, он наблюдает за какой-то особой, явно ни от мира сего. И ради чего?
Но за обедом, который Клод давала во дворце, Валуа снова не мог отвести взгляд от Луизы, сидящей на другом конце стола. Она ни с кем не говорила, практически ничего не ела. Пила воду, а не вино, как все остальные.
Ещё с детства на скучным мероприятиях он любил выбрать из толпы какого-нибудь необычного человека и наблюдать за ним. Но почему на этот раз Луиза?
На секунду Генрике даже предположил абсолютно глупую мысль: быть может, он случайно влюбился?
Но поспешно сам над собой посмеялся. Нет, это решительно невозможно. Он бы может и хотел влюбиться хоть в кого-нибудь, но, увы, сердце его всё ещё было занято другой девушкой, которая осталась Париже.
Да и эта прозрачная особа совсем не в его вкусе.
Единственное, что ему вдруг захотелось – это увидеть, как Луиза улыбается.