Да, достойных внимания дам здесь тоже нету: все они некрасивы, не обучены ни малейшим манерам и ведут себя, как дикарки. С тоской вспоминаю французский двор, полный прекрасных цветущих дам с их изысканными нарядами и великолепными манерами.
Про свою так называемую "невесту" я вообще молчу. Она стара, некрасива, и я ощущаю холодный пот при одной мысли, что когда-нибудь мне придётся лечь с ней в постель.
Женщины вообще в последнее время вызывают во мне омерзение. Боже, до чего довело меня пребывание здесь!
Польским языком, как вам известно, я не владею, поэтому все официальные мероприятия для меня – скука смертная. Честно говоря, я стараюсь посещать их как можно меньше, хоть от меня этого и требуют. Неужели они не видят, как я устаю? Хотя едва ли эти сухие и примитивные люди могут что-нибудь понимать!
Польские деревни, которые мне, к своему несчастью, довелось увидеть – кошмарное зрелище. Грязь и развалины, беднота и невежество. Мне вообще сложно понять, как в таком можно жить. А вы хотели, чтобы я этой страной правил! Но чем, скажите на милость, здесь можно повелевать? Горсткой полуживых крестьян в полуразвалившихся домах, которые пытаются что-то вырастить на пустой холодной земле под особо мрачным польским небом, из которого изливается то дождь, то снег, не переставая?
Единственное, что в этой стране есть хоть немного прогрессивного – это канализационная система в Вавельском замке. Вы будете смеяться, дорогая матушка. Должно быть, отчаяние моё дошло до пика, раз уж я рассказываю вам о таких вещах, но система действительно сделана на удивление продвинуто. Можно было бы организовать подобное в Лувре.
Лувр... Как же я мечтаю однажды вернуться туда, но уже практически потерял надежду. Я тоскую, я в отчаянии. Мне кажется, что долго я здесь не проживу. Как же печально мне думать о смерти на чужбине. Подобные мысли всё чаще одолевают меня, кажется, что я здесь просто засыхаю, медленно разлагаюсь. Пью опиум, чтобы прийти в себя, потом сплю по полдня, а потом заливаю тоску вином – так и тянется время в этом забытом Богом месте.
Не перестаю молиться о том, что всё же в этой жизни мне выпадет счастье свидеться с вами. Единственное, что мне пока остаётся: отдать себя в руки судьбы и Всевышнего. Надеюсь, они будут ко мне милостивы!
Прощайте, возлюбленная моя матушка.
Ваш несчастный во имя Франции сын Генрике".
Марго возвращалась в Лувр утром, уже привычным путём проходя через задний вход во дворец. Когда она оказалась в своих покоях, Жюли, разумеется, посетовала, что нужно быть осторожнее и не задерживаться так сильно, но королева едва ли прислушивалась к её словам.
Однако не успела она даже переодеть вчерашнее платье и привести себя в порядок, как ей доложили, что к ней пришла мать.
Конечно, Маргарита испугалась. Первой её мыслью было, что случилось что-то с Анри. Но, как позже выяснилось, Екатерина приходила совершенно по другому поводу.
Она пребывала в абсолютно подавленном состоянии и тотчас без сил опустилась в предложенное кресло в будуаре дочери.
Екатерина даже не обратила на багровую отметину так неудачно оставшуюся на шее последней после бурной ночи, которую она не успела ничем прикрыть. Мысли Медичи сейчас были вообще далеко.
– Как же мне плохо, – простонал она.
– Что случилось? – поинтересовалась озадаченная Маргарита.
Вместо ответа королева протянула ей то самое письмо от Генрике. Пробежав его глазами, Марго ужаснулись.
Бедный брат! Как ему, должно быть, тяжело! В её сердце тотчас возникло искреннее сочувствие к нему. В конце концов, Генрике не заслужил подобного, ведь он немало делал для Франции, успешно воевал за неё и активно помогал Карлу с матерью в делах государства.
Девушка перевела взгляд на Екатерину. Невольно ей полумалось о том, что из-за других детей она не стала бы так убиваться, но, в конце концов, хорошо, что она любит хоть кого-то.
– Твой брат сошёл с ума! – вздохнула королева-мать.
И тут, Марго вдруг ощутила злость. Она сама их всех продаёт, что её саму, что Генрике, а потом страдает!
– А потому что нечего было отправлять его в какую-то дремучую страну на край света, – резко ответила она, возвращая матери конверт, который та поспешно схватила, бросая враждебный взгляд на Маргариту.
А чего она ждала, направляясь сюда? Утешения и поддержки? Её отношения с дочерью уже давно не были такими, при которых можно было бы на это рассчитывать.
– Польша – нормальное европейское государство, – устало ответила Екатерина.
– Как бы то ни было, мне кажется, что с таким правлением Генрике скоро уже никакой Польши не останется.
Марго не могла остановить потока злорадства, который, загоревшись внутри, так и стремился наружу.
– Ты шутишь, но это ничуть не смешно! Он разоряет казну, шокирует всех своим поведением, вовсе не собирается жениться на сестре покойного короля, а шляхта крайне недовольна им. Вместе с его письмом мне пришли донесения. Вот, почитай! Его даже называют содомитом! Боже... Что у них там происходит?
Королева протянула ей ещё несколько бумаг. С ними Марго отошла к окну, чтобы больше света на них падало и было лучше видно, поскольку во французских замках принято было создавать приглушённое освещение в любое время суток.
Письма, отчёты и донесения зашуршали у неё в руках. Она с удивлением читала то одно, то другое.
– Надел ещё по серьге в каждое ухо? Что ж, ладно, хоть просветит этих деревенщин по поводу того, как должен выглядеть дворянин! Но зачем об этом писать? Так... Устраивает такие пышные празднества, которых Польша до него не видела...
– И практически полностью истощил казну, – вставила Екатерина.
– Днём спит... Это у нас, очевидно, семейное... А вечером продолжает растрачивать казну, проигрывая её в карты. Должно быть, там совсем скучно! А вот это что? Минутку... Устраивает оргии... Ох... Свальный грех? Я, конечно, всегда знала, что у него специфические вкусы! Содомия... Принц Содома... Тут всё ясно. Дю Га мне никогда не нравился.
– Он спит с этим своим Дю Га! – простонала Екатерина, закрывая лицо руками. – И не скрывает этого!
– Не всё ли равно?
– Эти донесения писали придворные поляки. Они его ненавидят! Что же будет? Какой кошмар!
Марго отложила бумаги и пожала плечами.
– Я уверена, если и возникнут проблемы, Генрике их решит.
Екатерине, конечно, и самой хотелось в это верить, но закрывать глаза на происходящее оказалось весьма сложно. Её сын далеко, страдает, окружён народом, который вряд ли когда-нибудь его поймёт. Ещё и этот ужасный Дю Га с ним! Фаворит принца у королевы всегда вызывал неприязнь. Обычный выскочка со смазливым лицом, который, тем не менее, имеет влияние на Генрике. И развращённость последнего тоже возникла из-за Дю Га, до знакомства с которым Анжу был вполне порядочным и не распущенным юношей. А что теперь?
Екатерина собралась уходить. Марго явно не поможет ей облегчить душевные страдания, напротив, только усугубит их.
– И кстати, – обернулась она, уже подходя к дверям, – ты видела, что у тебя на спине? Быть может, Гиз и имеет какие-то таланты, но явно не в завязывании корсета, поскольку таких причудливых переплетений шнуровки мне ещё видеть не доводилось!
– Ах, да! – не растерялась в ответ Марго. – Это же вы ввели в моду корсет, поэтому, видимо, и требуете такого к нему уважения. Но вот что я вам скажу: поколения сменяются и мода тоже. Так что если вы мните себя знатоком корсетов – советую вам обратиться к Генриху, чтобы он рассказал вам о некоторых новшествах внешнего облика этого незаменимого предмета гардероба.
Екатерине подумалось, что остроумия у её детей предостаточно. Однако лишней дипломатичности они от королевы не унаследовали.
– Всего доброго, матушка,– бросила ей Маргарита, совсем не разочарованная её уходом.
========== Глава 64. Господи, прости ==========
Карл сжался клубком в углу тёмной комнаты, не освещаемой ни единой свечой. Он находился в каком-то странном оцепенении, казалось, что его сердце уже не бьётся.