Он размышлял о том, что Генрике каким-то образом смог успокоить королеву-мать, и теперь она больше не боялась за своё влияние на него, оставив Дю Га в состоянии борьбы с Маргаритой в одиночестве. Он же сдаваться не желал, потому что, по его мнению, король с каждым днём всё больше прислушивался к сестре. Он ей доверял. Однако у Дю Га уже были идеи, как это доверие пошатнуть.
Часовня в Фонтенбло была необыкновенным местом, где будто осталось ещё что-то от средневековья. Готические окна, тёмные стены, обитые деревом, на которых были нарисованы династические лилии, и ледяной каменный пол. Всё здесь пахло деревом, природой и цветами, аромат которых прокрадывался сюда с улицы, где вовсю бушевало лето. Здесь соединился и величавый холод, и уютное тепло.
Марго опустилась на колени перед статуей девы Марии, сложив руки. У неё было ощущение благодати от пребывания в Фонтенбло, поскольку именно здесь в её душе возрождалось множество воспоминаний о светлом детстве, здесь у неё возникало ощущение принадлежности к своему великому роду, здесь она осознавала, что является частью истории. А в такие моменты хотелось обратиться к Богу, чтобы поблагодарить его и попросить, чтобы он даровал ей свою помощь и дальше. Желание помолиться в Маргариты возникало не очень часто, но зато если уж возникало – то искреннее.
Когда губы её шептали слова, не заученные на латыни, а свои собственные, берущие своё начало в душе, раздались чьи-то шаги, которым она поначалу не предала внимания. Мало ли кто ещё мог захотеть прийти сюда?
Но когда рядом опустился Генрике, пришлось отвлечься, поскольку, оказавшись здесь, он устремил свой взгляд не на Богоматерь, а на сестру.
– Здравствуй, – кивнула она.
– Я хотел поговорить, – без обиняков начал он.
Королева Наваррская тотчас поднялась, намереваясь выйти из часовни, чтобы поговорить с ним снаружи, однако он ухватил её за запястье, останавливая.
– Можно и здесь.
Смотрел король как-то напряжённо, а его пальцы сжимали её руку достаточно больно.
Маргарита удивлённо на него воззрилась. Что-то в его глазах ей не нравилось.
– За кого ты молишься? – вдруг спросил он.
Она молчала, продолжая непонимающе глядеть на него.
– Советую тебе молиться за свою семью, – неожиданно зло выплюнул Генрике, – поскольку у тебя всё хуже получается быть за нас.
– Что ты имеешь в виду?
– Твой муж – враг короны, который воюет против нас. Ты понимаешь своё истинное положение? Ты жена предателя. А твой любовник – другой наш враг, который, вдобавок, является ещё и врагом твоего мужа. Марго, ты сама хоть понимаешь, как это нелепо? Пытаешься быть со всеми, но так нельзя.
Маргарита резко отшатнулась. Её губы задрожали от обиды.
– Почему ты мне говоришь это именно сейчас?! Зачем ты сначала делаешь вид, что являешься мне другом и доверяешь мне, а потом вдруг высказываешь подобное?!
А Генрике и сам не знал, почему именно сейчас. Просто вчера Дю Га долго убеждал его в том, что отношения Маргариты с Гизом опасны для короны, а затем напомнил, что она ещё и помогла бежать Наваррскому, а совсем недавно защищала предателя Франсуа. Слова Луи заронили в душу короля сомнение. Что если он действительно зря ей доверяет? Однако сильнее оказался не рассудок, а чувства, взыгравшие тогда, когда сегодня утром Генрике видел свою сестру с Гизом в лесу у пруда, где они, кажется, занимались любовью. Видеть это оказалось слишком больно для него. Именно в тот момент он понял: ему не нужна дружба Марго, он не может дальше делать вид, что всё в порядке. И дело здесь не в политике, не в том, что она делает то, что идёт вопреки интересам её семьи. Однако права на Маргариту он имел только как брат и король, поэтому приходилось прикрываться ими.
– Ты должна помогать мне служить на благо Франции! – продолжал возмущаться Генрике. – А ты, вместо этого, продолжаешь отношения с врагом короны.
– Я не занимаюсь политикой, а строю свою личную жизнь, – воскликнула она.
Как же надоело пытаться доказать им всем, что она не встаёт ни на чью сторону!
– Но ты сестра короля Франции! Ты в политической игре.
– А я не хочу, – топнула ножкой Марго. – И не могу понять, зачем ты начинаешь ссору?
Действительно. Мог бы и дальше спокойно существовать рядом с ней, каждую секунду ощущать отсутствие воздуха в лёгких, любить её, хотеть её, но внешне прикидываться, что всё в порядке.
Марго ушла быстро, звук её шагов растворился где-то за пределами часовни, в Генрике осталось лишь самому опуститься на колени перед статуей девы Марии.
"Господи, что же я делаю?"
Как странно быть королём Франции и, при этом, рабом своих же чувств.
Но чего он добился? Она снова ушла к Гизу, а на его сердце появилась уже которая по счёту кровоточащая рана. Его чувство было слишком больным, медленно убивающим.
========== Глава 72. Хрупкое равновесие ==========
Король был прав в своих подозрениях по поводу Гиза. Тот, в действительности, оказался более чем опасен. Его следующий поступок стал настоящей неожиданностью и поверг двор, уже вернувшийся в Париж, в шок. Как выяснилось, Генрих уже давно готовил план по созданию особой организации – католической Лиги. Это был союз католиков Франции, который объединял добрую половину страны. А для короны он был опасен тем, что союз этот основал Гиз, следовательно, негласно являлся его главой, таким образом держа в своих руках эту самую половину государства. Однако понял это Генрике слишком поздно, когда Лига уже была создана, и в неё записывалось с каждым днём всё больше и больше человек.
И что теперь? Запретить её? Но тогда французы подумают, что король не готов защищать истинную веру, ведь Лига ставила себе целью борьбу с ересью. Но, с другой стороны, гугеноты возмущались, что, несмотря на последнее перемирие, правитель позволяет создавать в стране союз, направленный против них.
Марго обо всём этом имела мало представления. Когда она спросила у Генриха про Лигу, он сказал, что всё это не несёт никакого скрытого от неё смысла, а сам он не собирается ничего предпринимать против власти и её семьи. Этого ей хватило, поэтому она даже не обращала внимания на уничтожающие хмурые взгляды Генрике на последнем балу, куда она явилась под руку с Гизом, стремясь показать то, о чём сказала брату в Фонтенбло: она не имеет отношения к политике, а просто живёт своей жизнью. Но стоит ли говорить о том, что понимала она отнюдь не всё.
Генрих врал. Врал и не чувствовал вины. Прекрасно понятно было, что выиграет либо он, либо Валуа, а игра уже ведётся на поражение. Есть ещё наваррец, но он пока что не опасен – слишком слаб, да и Франция не примет гугенота. Но Генрих III Гизу союзником никогда не станет. Герцог, полностью поддавшись своим амбициям, теперь уже и сам поглядывал в сторону трона.
Шло время, Лига усилялась. В конце концов, она набрала столько сторонников, денег и силы, что уже могла воздействовать на короля, который под её давлением, кажется, уже согласен был оспорить то, что было дано гугенотам при прошлом перемирии. И, разумеется, подобный шаг влёк за собой новую войну, возможности избежать которой оставалось всё меньше.
Именно войну и обсуждали Генрих с Эженом, сидя в высоких креслах в гостиной дворца Гиза.
– Мы добились своего? – интересовался Бланше, который активно содействовал герцогу в создании и развитии Лиги, будучи его верным помощником.
– Почти, – кивал Генрих с удовлетворённо-надменной улыбкой на тонких губах, аристократическими пальцами постукивая по подоконнику так, что перстни, надетые на них, поблёскивали в привычном полумраке отеля Клиссон, отражая свечи в гранях камней. – Король согласен на войну, он больше не может противиться. Осталось совсем немногое: разбить гугенотов.
– Ты так уверен в успехе?
Лицо Гиза явно говорило о том, что он уверен. Ни тени сомнения не проскальзывало в его чертах.
– Ты, как всегда, поедешь воевать? – задал другой вопрос граф.