Кэра занимала только одна мысль — как бы вздохнуть. Ему не был нужен чистый, душистый воздух, не нужна была ночная прохлада, возвращающая ясность рассудку. Выворачивающийся желудок беспокоил меньше всего. За глоток пусть даже наполненного ядовитыми миазмами воздуха он готов был отдать полжизни. Но тело имело на этот счёт своё мнение. Эрсати корчился на полу, словно выброшенная на берег рыба. Где-то далеко раздались выстрелы, а потом бок обожгло болью. Она проникала всё глубже, обживаясь, устраиваясь поудобнее.
Кэр закричал, попытался перекатиться в сторону. Как ни странно, ему это удалось. Боль сразу отступила: не исчезла вовсе, но перестала раздирать внутренности. Мутным взором он нашарил перед собой грайвера. Тот стоял всего в паре шагов, но отчего-то больше не атаковал. Напротив, тварь сама от кого-то отбивалась.
Эрсати, кривясь от боли, отполз ещё немного дальше. Он снова мог дышать. Перед глазами прояснилось. Теперь причина ненападения твари стала ясна — грайвера теснила шивера. Стремительными росчерками она порхала вокруг чудовища, нанося ему удар за ударом. То, что не смогли сделать пули, теперь с успехом завершали когти. Грайвер отмахивался вяло, из разорванного горла потоками вытекала кровь. Шивера не знала жалости. Она действовала с методичностью машины: ровно, размеренно, каждый удар выверен до миллиметра. Последним же аккордом стала комбинация, в завершении которой голова твари запрокинулась назад, оставшись висеть всего на нескольких сухожилиях. Чудовищное тело ещё продолжало жить, но больше не представляло опасности. Судорожные конвульсии разметали в стороны несколько изуродованных останков тел, а потом стихли.
Кэр с облегчением откинулся на спину. В боку пульсировала боль, но даже она почти не беспокоила. Всё тело охватила странная лёгкость. Появись сейчас рядом ещё один грайвер, эрсати даже пошевелиться не смог бы.
— Ты такой смешной, красавчик, — услышал он мягкий голос шиверы. — Такой беспомощный и трогательный. Знаешь, пожалуй, я бы поиграла с тобой… Нет, нет, не сейчас. Сейчас тебя не хватит ни на вздох, ни на стон. Потом… У нас ведь будет время, я знаю…
Эрсати мотнул головой, но ответом ему был смех. Однако весёлые переливы были прерваны голосом, который эрсати уже не ожидал когда-либо услышать.
— Мы с Пушистиком уже заждались, да…
— Что со мной? — спросила Дезире, закончив рассказ о том, что испытала в пещере под генератором. Девушка сидела на траве, подставляла лицо тёплому солнцу. Рядом притулилась Ани. С тех пор, как Дезире очнулась, малышка не отходила от неё ни на шаг, боясь снова потерять.
Хилки слушал внимательно, не перебивая, впрочем, как и всегда.
— Красивая девочка не знает себя. Мы с Браксусом сразу все поняли, да. Ты спала, но теперь начинаешь просыпаться. Думаю, этот дар тебе достался от матери. Но к нему надо относиться очень трепетно. Как к нежному любовнику, — старик хихикнул. — Иначе всё может закончиться плохо, да.
— Я ничего не поняла. Какой дар? — сказала Дезире и замолчала, потом продолжила, но уже еле слышно. — Я не помню маму. Она умерла, когда я была совсем маленькая. Но отец никогда не говорил, что она обладала каким-то даром.
— Возможно, она и сама не знала. Эрсати до сих пор не понимают — почему некоторые из них обладают магическими способностями, а другие нет. Её могли не распознать. Но в тебе живёт её частичка, и она проснулась.
Дезире прислушалась к своим ощущениям. Ничего. Не было даже намёка на испытанное внизу.
— Но я больше ничего не чувствую. И всё же — что это было?
— Какая быстрая девочка, — снова хихикнул старик. — Ты проспала почти сутки, ты истощена, ты не умеешь пользоваться даром…
— Каким даром? — поняв, что Хилки вновь замолчал, вновь спросила девушка.
— Мы с Браксусом не учёные. Умных слов не знаем. Что? Да-да, ты мой Пушистик… Назовём это восприятием внутреннего мира живых существ… их эмоций, да, — старик громко пошамкал губами, почесал щетинистый подбородок. — Но ты не только можешь воспринимать, но способна направлять.
— А ты научишь меня пользоваться этим… даром?
— Хилки с Пушистиком с радостью помогут.
Дезире улыбнулась. Она до сих пор ещё не могла поверить в то, что всё закончилось.
Удивительно, но Хилки, которого все успели похоронить, — выжил. Он почти ничего не рассказывал о своём чудесном воскрешении. Упомянул лишь, что кое-кто от злости и желания казаться круче, чем есть на самом деле, начинает плохо стрелять. При этом девушка знала, что старик действительно был ранен в плечо, но каким-то образом сумел не только спастись сам, но и помочь нескольким жителям предавшей общины. Именно он удерживал на расстоянии двух последних грайверов, не давая им приблизиться к вожделенной добыче. Что толкнуло истекающего кровью старика встать на защиту стрелявших в него людей, для всех осталось загадкой. А больше всего — для тех самых выживших.