Капитан 3 ранга Александр Бородин, младший штурман первого экипажа «Комсомольца», рассказывал:
— Гидроакустик, который обеспечивал наше погружение с надводного корабля, качал потом головой: «Я из-за вас чуть не поседел. Такой скрип стоял, такой скрежет…» Но прочный корпус выдержал. Обжатие было таким, что мою койку выгнуло, как лук… Старший на борту контр-адмирал Чернов вышел на связь с отсеками по боевой линии и, глядя на глубиномер, сказал совсем неуставное: «Остановись, мгновенье!..» Потом он поздравил всех, и по отсекам пронесли Флаг. Всплывать не торопились. «Успех надо закрепить», — сказал Чернов, и мы погрузились еще метров на сорок.
Бородин вспоминает, и я невольно проникаюсь азартом того погружения. О нем не трубили в газетах, и только сейчас его можно внести в книгу рекордов Гиннеса. Я тихо радуюсь: ведь смогли же построить такой чудо-корабль, несмотря на все наши беды-проблемы. Ведь смогли же… Может, только в подводной да космической технике нам есть чем погордиться.
Кто мог подумать, что спустя пять лет рекордсмен глубины найдет свой вечный покой на месте своего рекорда?! Титановый труп «Комсомольца» с раскрывшимися от удара крышками торпедных аппаратов зарылся в ил на подводных склонах Лофотенской котловины — в девяноста милях юго-западнее острова Медвежий…
Итак, погиб уникальный чудо-корабль, оборваны на взлете сорок две молодые отважные жизни… Больше года Государственная комиссия пытается найти ответы на множество подвопросов, которые сливаются в одно гневно-горестное вопрошание — «кто виноват в этой трагедии?»
Первое, самое простое и самое привычное, что пришло в головы многим искателям истины, — виноват экипаж.
«Как вам удалось утопить такой корабль?» — в сердцах огорошил еще не добравшихся до берега подводников командир первого экипажа Ю. Зеленский. Он бросил им этот вопрос на палубе атомного крейсера «Киров», куда пересадили спасенных с рыбацкой плавбазы.
И в Учебном центре, где отрабатывались оба экипажа, поспешили заготовить на Ванина, погибшего командира «Комсомольца», отрицательную характеристику, предугадывая обычный ход мыслей высокого начальства: преступная халатность…
«Все отказы и поломки происходят у нас только по вине личного состава». С этими словами бдительные военные цензоры на протяжении двадцати лет вычеркивали из моих рукописей любой намек на каверзы, которые таит в себе всякая, не обязательно военная, техническая система. И в утешение авторского самолюбия показывали соответствующий параграф в великом «Перечне запрещений»… А у меня и сейчас еще стоит в ушах тот жалобный мокрый визг, с которым два месяца ходила у меня над головой секция легкого корпуса, отошедшая под ударами волн, как раз над моей каютой. Ходила, ходила да и ухнула в одночасье в глубины Средиземного моря, оставив брешь площадью в полтеннисного корта, обнажив предзимним штормам баллоны воздуха высокого давления… Подводную лодку вернули с боевой службы раньше срока только потому, что пластиковую — опытовую секцию работники одного из НИИ клеили нам во дни великого пасхального разговения да еще не тем клеем… Но, «не надо обижать наш героический рабочий класс», — заметил мне журнальный редактор, вычеркивая «пасхальный» эпизод. Под сенью параграфов «Перечня запрещений» и ревнителей чести рабочего класса судостроительная монополия чувствовала себя столь же спокойно, как и за бетонными оградами своих верфей. Никаких публичных упреков, ни тени сомнений. Претензии — только в бумагах под грифом «секретно». И столь же неслышные миру заверения, знакомые, увы, не только подводникам: «Примите корабль (дом, завод, аэропорт) к сроку, а уж мы доведем (наладим, благоустроим) все в лучшем виде. Только не рубите премии, не обижайте его величество рабочий класс!». И принимали, и не рубили, и не обижали — из пятилетки в пятилетку, из десятилетия в десятилетие. Как грибы растут близ военных причалов постпредства всевозможных фирм. Годами мелькают на палубах и в отсеках цивильные куртки «спецов». Годами порой идет наладка, доводка, доделка различных систем. Тут даже своеобразный кодекс ответственности выработался. Все, что ломается на корабле при стоянке в базе, за это «фирмачи» отвечают, а вот то, что в море, — экипаж. Так было, так «исторически сложилось». Вобщем, как и всюду по стране… И вдруг этот немыслимый Указ — о награждении орденами экипажа, потерявшего свой корабль. Немыслимый, потому что до сих пор моряков, переживших подобное, в лучшем случае не наказывали, но ярлык «аварийщиков» клеился им намертво.