– Все это верно, но откуда она могла…
– На все ваши вопросы вам ответит сама сестра Магдалина, сеньор.
Иронии в ее словах не было. Сестра Палома внезапно посерьезнела, как, впрочем, и полагалось истинной монахине.
– Лучше вам самому спросить у нее. Пожалуйста, подождите минутку. Я скажу ей, что вы уже пришли. Она точно не знала, когда вы появитесь, сегодня или завтра.
Ненадолго Майкл остался один. Когда она вернулась, то ничего ему не сказала, лишь жестом пригласила его следовать за ней. Они шли какими-то странными закоулками, минуя арки, проходили через утопавшие в цветах патио. Было очень тихо и безлюдно – им никто не попался навстречу. Сестра Палома шла впереди, бесшумно скользя по каменным плитам, ее монашеское одеяние развевалось на ходу. Один раз Майкл оступился на какой-то маленькой лестнице и полушепотом чертыхнулся. Монахиня обернулась и приложила палец к губам, призывая его то ли воздержаться от проклятий, то ли просто вести себя тихо. В этой необычной обстановке он чувствовал себя большим, неуклюжим: ни дать, ни взять – слон в посудной лавке.
Они дошли до конца крытого арками перехода и остановились у небольших ворот в другой патио. Сестра Палома достала ключи, отперла их, и они вошли. В отличие от предыдущих, этот дворик был совершенно неухоженным, даже запущенным. Здесь росло единственное дерево, покрытое пыльной листвой. Его корни вылезали из трещин в камне и ветвились понизу. Плитки выглядели грубыми, было видно, что к ним, по меньшей мере, лет сто, не прикасалась рука человека, в образовавшихся между ними щелях виднелась земля. Это место резко контрастировало с тем, что Майкл видел здесь до этого.
– Теперь мы уже вышли за территорию монастыря, – пояснила сестра Палома, – будто знала, о чем он думал. – Это уже не обитель. – Она немного помолчала. – Вы понимаете?
Он отрицательно покачал головой. Он не понимал.
– Наш орден состоит из монахинь, давших обет заточения и молчания, сеньор. Некоторые из нас, – как я, например, – пользуются правом выхода в мир. Но сестра Магдалина такого права не имеет.
Майкла слегка раздражали эти чересчур подробные объяснения. Ему не терпелось встретиться с этой, умудренной опытом, сестрой и побеседовать с ней, а тонкости их заточения в этих стенах его не интересовали. Сестра Магдалина представлялась ему пожилой, умудренной опытом. Но он делал вид, что внимательно слушает сестру Палому. Чему-чему, а терпению и умению скрывать свои мысли Лила его научила.
– Мы не являемся частью какого-либо большого ордена, это всего лишь группа пуэрториканских женщин, решивших посвятить себя Господу. Сам епископ выхлопотал для нас это место. Он же прислал к нам сестру Магдалину.
Майкл понимающе кивнул.
– Хорошо, а мы можем…
Монахиня снова сделала предостерегающий жест рукой.
– Мне бы хотелось еще кое-что объяснить вам, – она колебалась. – Часть из нас живет общиной, а святая сестра Магдалина пребывает в уединении. Это там.
Она показала кивком на стену. Майклу показалось, что в этой стене ничего не было, но, приглядевшись, он увидел небольшую дверь, почти скрытую за густыми ветвями.
Потом сестра Палом показала куда-то вверх.
– Вот видите, это задняя стена монастырской церкви, сеньор.
Майкл посмотрел туда, куда был направлен ее указующий перст и увидел остроконечный шпиль и рядом с ним колокольню.
– Вижу, – пробормотал он.
– Житие анахоретов – это очень старая традиция, – продолжала сестра Палома. – Святые обычно отгораживаются от мира стенами, они обитают за алтарем церкви и… – тут она замолчала, поняв по выражению лица Майкла, что он не слушает ее. – Хорошо, пойдемте. Я вас проведу туда.
Деревянная дверь вся была в трещинах, она не знала краски. К тому же она была очень низкой, настолько низкой, что Майклу пришлось согнуться в три погибели, чтобы пройти вслед за монахиней. Солнце разбросало светлые пятна на широком каменном пороге, источившимся от многих ступавших на него ног. Куда стремились все эти люди? В какой мир? Что жаждали обрести в нем?
Они оказались внутри какого-то помещения. Майкл ничего не видел из-за кромешной тьмы, которая их окружала. Единственным источником света была лишь открытая дверь, а он, стоя на пороге, закрывал собою свет. Сестра Палома забормотала по-латыни слова молитвы.
– Хвала Господу, – ответил ей, тоже по-латыни, другой женский голос.
У Майкла по спине побежали мурашки. Это место поразило его воображение своей необычностью, казалось, сделай он еще шаг и сразу же окажется в потустороннем мире. «Не будь дураком, – сказал он себе. Латинские словеса и мрачные ритуалы – именно это и позволяло им в течение стольких веков держать миллионы людей в узде. А на деле это лишь хитрая уловка для того, чтобы скрыть их неуемную жажду власти. И эти женщины – лишь слепое орудие в их руках, не более. Но тебя-то, Майкл Кэррен, на этом не проведешь».
С минуту он стоял, не двигаясь. Постепенно его глаза привыкали к темноте. Он уже мог различить сестру Палому, но та, другая монахиня все еще оставалась невидимой.
– Сестра Магдалина? – Совершенно неожиданно для себя заговорил Майкл.
Еще секунду назад он и помышлять об этом не мог.
– Меня зовут Майкл Кэррен, – негромко представился он. – Мне необходимо поговорить с вами.
Сестра Палома бесшумно повернулась, в ее лице Майкл увидел упрек:
– Сестра Магдалина это знает. Вам следовало бы самому дождаться, пока она не обратится к вам. Ее безмолвие может быть нарушено лишь по ее воле.
– Ничего страшного, Палома. Он этого не знал.
Отстраненный голос был хоть и низким, но очень приятным и совершенно не вязался с его представлениями об отшельничестве.
– Спасибо тебе за то, что привела ко мне моего гостя. Я ждала его. А теперь, оставь нас, пожалуйста.
Палома, сделав легкий поклон, удалилась, закрыв за собой дверь, и комната погрузилась во мрак.
– Присядь, дон Мигель. Справа от тебя есть небольшая скамейка.
– Мое имя – Майкл, а не Мигель. А титул упоминать не обязательно.
– В Кордове, в Андалузии, где ты родился, тебя нарекли Мигелем, – продолжал этот голос. Майклу даже показалось, что он расслышал в нем усмешку, – но я могу называть тебя и Майклом, если ты этого хочешь.
Он предпочитал не отвечать, а спрашивать.
– Что вы имели в виду, когда сказали, что ждали меня? Как вы могли знать, что я к вам приду?
Она безмятежно рассмеялась. Смех этот был очень естественным, искренним, никакой издевки в нем не чувствовалось.
– Мне могут быть известны некоторые события, Господь рассказывает мне о них. О тебе он сообщил мне немногое, он лишь оповестил меня о том, что ты собирался сюда. Но, ты все еще стоишь, а этот потолок низковат для тебя. Будь добр, присядь, пожалуйста, расположись поудобнее.
– Как я могу сесть? Куда? Здесь темень, хоть глаз выколи. Ваш закон не дозволяет вам пользоваться лампой или свечой?
– Нет, просто я привыкла к темноте…
Раздался шорох, чуть погодя вспыхнула спичка и зажглась свеча.
– Так лучше, Майкл?
– Намного, – признался он.
Рядом он увидел небольшой стульчик. Он придвинул его ногой и сел, наклонившись вперед и пытаясь разглядеть эту женщину, но видел лишь темный бесформенный силуэт на фоне белой стены кельи. Значит, эта карга ему показываться не желала. Хорошо, будь по-твоему, это роли не играет.
– Я пришел к вам по поводу вашего письма.
– Я так и думала. Это письмо я написала давно, когда еще пребывала в мире.
– Это было шестнадцать лет назад. Вы послали его в Кордову моей матери. Для чего вы это сделали?
– Потому что Бог велел мне так поступить.
– Он вас и адресом снабдил? – Майкл не скрывал иронии.
– Нет, – ответила монахиня. – Исходящие от него вести не столь точны. Я узнала адрес на Калле Форталеза.
– В банке?
– Да, в Банке Мендоза. Донья Мария была тогда уже очень стара, но еще жива.
– Мария Ортега знала о том, что вы собирались написать моей матери?