– Мария Ортега давно умерла, дон Мигель. – Она говорила с ним как с несмышленым ребенком, мягко и с преувеличенным терпением.
– Я знаю, что умерла. Но ведь мы говорим о том письме, которое не сегодня было написано, а много лет назад.
– Кем? Доньей Марией Ортегой?
– Нет. Вами.
– В таком случае, вы ошибаетесь.
Она говорила теперь спокойным и очень серьезным тоном, хотя по ее раскрасневшемуся лицу было видно, что она волновалась и смущалась. Но говорила она без запинки.
– Я не могу ни читать, ни писать, дон Мигель. Я никогда не ходила в школу. И любой в Сан-Хуане может это подтвердить.
Это откровенное признание добило его. Неправдой это быть не могло, ибо подкреплялось ее смущением, стыдом. Это признание накатилось на Майкла подобно волне, и противостоять ей он не мог.
7
Вторник, 22 июня 1898 года
Сан-Хуан, раннее утро
На телеграф Фернандо Люс решил отправиться сам. Еще не успевший смениться ночной служащий беспробудно спал, развалясь в кресле и надвинув на лицо широкополое сомбреро. Люс требовательно постучал по стойке.
– Эй, ты! Просыпайся! Хватит дрыхнуть! Матерь Божья, да за что тебе здесь платят?
Служащий сдвинул шляпу на затылок и спросонья не понял, кто перед ним. А когда все же сообразил, что это банкир, моментально вскочил с кресла.
– Сеньор Люс, я собирался уже идти к вам в банк, я уже шел туда, но подумал, что еще очень рано и не захотел вас тревожить. Я сам хотел вам отнести телеграмму.
– Эх, ты! Как у тебя язык поворачивается? Совсем изолгался. Ты, наверное, еще когда у матери в брюхе сидел, уже тогда врал бессовестно. Давай сюда телеграмму. Она из Лондона?
– Да, сеньор, из Лондона. Это ответ на тот ваш запрос, что вы посылали вчера и…
Люс наклонился к нему и взял его за грудки.
– Так вот, слушай меня, сучий сын. Все сообщения, которые ты отправляешь и получаешь, не подлежат огласке. Они – секретные. Ясно?
– Конечно, сеньор Люс, я вас понимаю. Мне все ясно. Я только передаю слова по буквам, и они в голове у меня не задерживаются, я ничего не помню и не запоминаю. – И, для вящей убедительности, приложил ладони к глазам.
– Лгун, – еще раз повторил Люс, отпуская его. – Но имей в виду – малейшая утечка информации и все. Если такое произойдет, я лично прослежу за тем, чтобы полиция вздернула тебя, а перед этим тебе еще кое-что отрежут и вырвут твои бесстыжие глаза.
– Дон Фернандо, я лишь копирую слова. Я и английского-то не знаю, уверяю вас.
– Меня не волнует, что ты знаешь и чего ты не знаешь, а то, что ты делаешь или не делаешь. Давай сюда телеграмму.
Телеграфист подал ему на стойку конверт. У Люса было непреодолимое желание прочесть ее тут же, но он не мог выказывать здесь, в присутствии этого служки, постыдное нетерпение и опустил конверт в карман пиджака, так и не распечатав его, затем нарочито медленной поступью вышел на улицу и отправился в банк, расположенный неподалеку. Он шел походкой человека, которому нечего делать и некуда спешить. Но, едва закрыв за собой дверь банка, он помчался наверх, прыгая через две ступеньки и, наконец, задыхаясь, добрался до своего кабинета, окна которого выходили на улицу.
Потенциальных шпионов в его доме не было. Он был холостяком и жил один. Слуги находились здесь лишь днем, до их прихода оставалось около часа. Люс подошел к окну и, раздернув занавески, окинул взглядом Калле Форталеза. Она была безлюдна. Удовлетворенно хмыкнув, он извлек из кармана конверт с телеграммой.
Лондонский банк не отличался многословием, ведь каждое слово телеграммы обходилось ему в пенни.
ПОДТВЕРЖДАЕМ ПОЛНОМОЧИЯ МАЙКЛА КЭРРЕНА тчк РАЗМЕР ВКЛАДА ВЫШЕ ЗАПРАШИВАЕМОЙ СУММЫ тчк ПО ПОЛУЧЕНИЮ ЗАПРОСА СУММА БУДЕТ ВЫПЛАЧЕНА ПОДПИСАЛ ХАММЕРСМИТ ЗА КАУТТСА
Матерь Божья! Значит, у этого ирландца действительно больше миллиона на счету у Кауттса. Значит, весь этот безумный план – реальность. Значит, этот Кэррен загребет эти гасиенды. А если загребет, то тогда часть этих бешеных денег прилипнет к его, Фернандо Люса, рукам.
Он был вынужден сесть, колени дрожали так, что было трудно стоять. В добрый день ты явился сюда, чужак, бормотал Люс после того, как перечитал телеграмму. Это был очень хороший день. Для меня.
Люс находился в номере Майкла в гостинице Сан-Хуан Баутиста. Была половина девятого утра.
– Вы должны меня понять, дон Майкл, я не мог не послать запрос Кауттсу.
– Естественно, не могли. Выпейте кофе, Фернандо. Бриггс! – позвал он, открыв дверь в коридор. – У меня гость. Принеси кофе и печенье.
– Ради Бога, сеньор, в этом нет надобности, – отказывался Люс.
– Есть. Никто не занимается бизнесом на пустой желудок. Присядьте, Люс. Полагаю, что вы удовлетворены ответом из банка?
– Да, конечно. Весьма удовлетворен.
Майкл уселся на кровать. Люс – в единственное в этой комнате кресло. Банкир осмотрелся. Все здесь было старым, поношенным и убогим. Господи, ну почему, во имя Пресвятой Девы, как мог этот человек, у которого больше миллиона в кармане, жить вот так? Вообще, эти иностранцы, они ведь все чуточку не в себе, а ирландцы даже и не чуточку, а как следует.
– Вам здесь удобно? – спросил банкир.
– Нет, мне здесь неудобно. Но пока терплю. – Майкл обмакнул печенье в кофе и откусил большой кусок. – До тех пор, пока не приобрету себе подходящую гасиенду, – добавил он.
– Гасиенду, – задумчиво повторил Люс. – Я вот о чем хотел вас спросить, дон Майкл.
– О чем?
– Кауттс… – Люс не успел закончить, так как в комнату без стука вошел Бриггс.
Его рука зажила, и он нес поднос как полагалось. На нем стояли полные кружки кофе с молоком и тарелка с дымящимися «чуррос».
– Благодарю, – пробормотал Люс.
От возбуждения его желудок будто клещами сжали, он знал, что есть не сможет, но, глотнув кофе, почувствовал облегчение.
– Вы что-то хотели спросить? – поинтересовался Майкл, когда Бриггс удалился.
– Я хотел только сказать, что этот лондонский банк, Кауттс, не может дать разрешение о выплате этой суммы на основе телеграммы. Они потребуют письма с вашей подписью.
– Конечно, это письмо уже готово. – Похоже, Люса это удивило. – Это то самое письмо, которое я вам отдал, – продолжал Майкл. Оно и предназначено для того, чтобы послать его в Лондон.
– Ах, да, письмо, которое вы мне дали, да, правильно. Понимаю. Конечно, я его отправлю. Сейчас здесь нет никого, кроме «Сюзанны», я имею ввиду, никакого другого судна. А «Сюзанна» может отчалить в любой день. «Леди Джейн», грузовой пароход, должна прибыть сюда ориентировочно лишь третьего июля.
– Прекрасно, и то и другое нам подойдет, и посему отправьте письмо с тем кораблем, который выйдет раньше.
– Да, дон Майкл. И как только деньги поступят на…
– Надеюсь, вы не намерены ждать завершения всех этих операции для того, чтобы начать переговоры с владельцами участков? – разыграл искреннее удивление Майкл. – Ведь это может занять несколько недель. С какой радости их терять? И вообще, Люс, вы уверены, что поняли, что я вам говорил? Война не за горами. Пуэрто-Рико расхватают по частям, по кускам разорвут.
Люс попытался оспаривать его доводы, но Майкл жестом призвал его к молчанию.
– Я понимаю, вы с этим не согласны, но это не имеет значения. Сейчас важно уяснить требования времени. То есть, всеобщий страх перед американцами. – Он наклонился к Люсу и стал сверлить его взглядом. – И вот когда произойдет то, чему суждено произойти, тогда уже не будет никакой неуверенности… или страха.
– Сеньор, – прошептал Люс. – Я прошу вас, поймите меня правильно…
– Я пытаюсь, – Майкл допил кофе и поставил чашку на поднос. – Послушайте, друг мой. И у вас, и у меня есть возможность заработать. Эта возможность не станет дожидаться, пока мы ею соизволим воспользоваться. Хорошо, а что вы предлагаете?
Банкир глубоко вздохнул.
– Я намерен не сегодня-завтра отправиться в Ларес. Там я начну переговоры с владельцами гасиенд, которые вы собираетесь приобрести.