Теперь предстояло решить главный вопрос: что делать дальше? Вариантов было, как водится, два и, конечно же, один исключал другой.
«Я обязательно сдержу свое слово», — решила Тата. Одна победа благоразумия длилась недолго и скоро она оказалась там, где быть решительно не следовало и куда тянуло, словно магнитом.
«И ладно…Погуляю немного, но Никиту трогать не буду…» — очередное благое намерение тоже не увенчалось успехом. Не прошло и минуты, как спящий Никита разместился в тени скалы. Проснуться ему надлежало непосредственно в видении. Потрясающем и грандиозном, но сварганенном на скорую руку без особых затрат, из незабвенной серии «дешево и сердито».
«Буду танцевать на пляже», — не в пример прежним, новая идея пришлась ко двору. Тата обернулась восточной танцовщицей в шитом золотом бюстгальтере и прозрачных шароварах и замерла в эффектной позе.
Однако одним нарядом дело, естественно, не обошлось. Чтобы впечатлить зрительскую аудиторию она одолжила: у известной индийской исполнительницы пластику, у балетной примы из Большого театра — легкость движений, у лучшего балетмейстера — постановочные моменты. Затем поглотила мощи симфонического, эстрадного и народного оркестров («какая пляска без баяна?!»), творческие возможности звезд оперной сцены (вдруг придет блажь попеть) и на всякий случай (гулять, так гулять) хоры, ансамбли, группы самой разной музыкальной направленности.
Шоу началось, когда таланты уже лезли из горла…
* * *
Соединение стилей в искусстве называется умным словом эклектика. Винегрет же, который пришлось наблюдать разбуженному Линеву, не вмещался ни в одно приличное определение. Никита сразу это понял. Увидев на берегу скачущую дикой козой, полуголую бабу, само собой, зеленоглазую красотку-директоршу, он лишь крякнул. Засим последовала неформальная лексика. Еще бы. Ничего подобного прежде видеть не довелось.
По золотому песку пляжа носилась, как полоумная, женщина, из тела которой долетали звуки. Беспородная смесь танца живота, классической тарантеллы и скачков а-ля маленькие лебеди, с передергиванием на цыганский манер плечами, сопровождалась дикой и громогласной какофонией. Движения меняли друг друга стихийно, тоже происходило и с сопровождением. Ведущую партию в грохоте перехватывали то скрипки с виолончелями, то саксофоны, то баяны и гитары. Заглушая все порою, неимоверного диапазона голос — суммарная производная от сопрано до баса — издавал визго-рыко-вой, переходя непроизвольно от свирепо-низких нот к сверхвысоким; то, вливаясь в стройный ряд четырехголосного хорового пения, то противоставляя себя оному.
И все же, в царившем хаосе, вакханалии звуков и движений, анархии направлений, танец, музыка, и вокал несли явно выраженную содержательную нагрузку. А богатство и неуправляемость средств выразительности — подчеркивали интеллектуальную концепцию. Впрочем, смысл того и другого уловить было сложно. Но кое-что до Никиты дошло. Барышню одолевали сомнения. Но какого толка и по какому поводу — было решительно не понятно.
* * *
Сначала выступление давалось Тате с трудом. Слишком уж многими талантами она нафаршировала себя, чтобы управиться сразу и со всем. Но со временем дело наладилось. Подергивание носка левой ноги служило сигналом к вступлению струнной группы оркестра, согнутое колено подключало духовую группу, ударная принималась за работу по велению тазобедренного сустава. Пошлейшее покачивание бедер смиряло прыть эстрадных музыкантов. Аналогичным образом нашлась управа и на прочие творческие силы.
Освоив техническую часть, Тата перебралась на новый уровень мастерства. Движения принялись сочетаться с музыкой, тактом и ладом. И если поначалу приходилось шевелить всеми органами поочередно, то наловчившись, она смогла совмещать изменения в положении, внутреннее побуждение, импульс, ритм и силу воедино.
Слаженнее зазвучали инструменты, классические и народные, мелодичнее совместились различные стили, старинные и авангардные. Еще немного и из хаоса родилась бы гармония. Но, увы, не сложилось.
* * *
Зеленоглазая плясунья вдруг остановилась, махнула рукой и со словами «что за хрень, ну, сколько можно воду в ступе толочь…» исчезла. Тут же небо посерело, потемнело, мгла настигла пляж, укрыла море и странный сон, привидевшийся Никите, оборвался.
Утром Линев, по обыкновению, ничего не помнил. Однако некое подспудное ощущение странности, нелепости появилось в душе, переросло в подозрение и, наконец, вылилось в уверенность: надо срочно уносить ноги. Иначе, быть беде.
Кстати, оказалось и вскоре полученное письмо.
«Извините, у меня и сегодня не сложилось с рестораном», — уведомила дама ближе к обеденному перерыву.
«Предлагаю закрыть тему», — ответил Никита, в тайне радуясь выпавшей «удаче».
«Извините, так сложились обстоятельства».
«Извините, я занят», — отстучал Линев.
«Но вы не обиделись на меня?»
«Нет. С какой стати? Да и обиды — удел кухарок».
«Может быть, получится завтра…»
«Если вы определитесь, я постараюсь вписать нашу встречу в свои планы».
Директорша молчала минут двадцать, затем призналась:
«Завтра я свободна».
«Тогда в 20.00. В ресторане «Прага»».
Глава 14. Фиаско
Тата прочитала ответ Линева и зашлась от злости. Что за тон! Что за замашки! Еще бы добавил: с вещами на выход. Но возражать было глупо. Сама довела ситуацию до критической точки, пенять не на кого.
Дальше все было, как обычно: рабочий день пролетел в суете, вечер прошел у телевизора, в окружении почетного конвоя. Не изменила обыкновению и недавняя привычка. Ближе к полуночи потянуло на подвиги, да так, что хоть вой, хоть в петлю, и, недолго думая, Тата оправилась сниться Линеву.
Никита только что заснул. Его мозг излучал альфа-волны, на которых сознание перестает контролировать организм и открывается, как в медитации, подсознание. Также в это время выделяются естественные наркотики — гормоны, отвечающие за радость, отдых, уменьшение боли и максимален доступ к чувственно-образным представлениям.
Не воспользоваться такой возможностью было глупо. Но, как на грех, в голову ничего интересного не приходило. Помучившись минуту и так и не решил, чтобы такого учудить, Тата, впервые за все время путешествий в сны, осталась сама собой.
— Никита, — позвала чуть слышно.
— Отстань! — немедленно взбунтовался мужской мозг.
— Почему?
— Я тебя боюсь.
— Я — хорошая. Я не сделаю ничего плохого! Подойди ко мне.
Сон Никиты наполнился содержанием. Он увидел себя и женщину, которая вот уже который день занимала его воображение и мысли.
— Подойди ко мне, — повторила Тата.
— Нет! — отказался Никита из сна.
— Да.
Как ни сопротивлялся Линев, а не устоять не смог. Приблизился на расстояние вытянутой руки, замер, понуро опустив голову.
— Посмотри мне в глаза.
— Не хочу.
Чужая воля требовала подчинения, и под прицельным взглядом гостьи хозяин уставился в зеленые омуты.
— Дотронься до меня, — сказала Тата.
— Нет.
— Да.
Желая ускорить процесс, Тата сама протянула руку к Никите и…ощутила кончиками пальцев холод стекла. Между нею и Линевым стояла тонкая прозрачная перегородка, от поверхности которой веяло ледяным отчуждением.
Тата сделала несколько шагов влево, вправо. Все тоже. Преграда не имела границ.
«Неужели — мелькнула мысль — Никита от меня отгородился? Нет! Это невозможно. Волшебство обладает всепроникающей силой, простой человек не в состоянии остановить чары. Стало быть — других вариантов не было — преграду установила я сама. Но зачем?».