Во власти худших опасений Тата метнулась на душу-полянку и обмерла. На красной пластиковой розе розовели живые бутоны. Некоторые даже распустились, свидетельствуя о наличии самой настоящей влюбленности, которая, видимо, и защищала Никиту от новых экспансий.
«Все-таки вляпалась… — от огорчения на глаза навернулись слезы. Но ум работал ясно. Лучшим вариантом из сложившейся ситуации было немедленное бегство. Вернувшись домой, обмозговав все, еще можно было как-то что-то уладить.
Но…нежный розовый цвет был так прекрасен. Он будто искрился искушением и словно шептал: дотронься, погладь, не отвергай…
Поддавшись порыву, Тата наклонилась к бутонам, втянула чуть сладковатое амбре и замерла. Запах любви рождал ассоциации. От хороших сразу захотелось петь, от плохих выть. Но хороших было больше и это обязывало к определенным действиям.
Тата прислушалась к себе. Экспериментировать решительно не хотелось. При одной только мысли о любви от страха подкашивались ноги, и пересыхало горло. Но магиням не пристало бояться. Раз чувство появилось, следовало попробовать свои силы и, не по-настоящему, конечно, а так на пробу, полюбить Никиту.
Вернувшись в сон Линева, Тата немного походила вокруг стеклянной стены, подумала и решила: а, будь, что будет, лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть.
— Я говорю любви «да», — сказала она чуть слышно. — Но ненадолго!
Магическая формулировка, повторенная трижды, должна была оживить красную розу. Не навсегда, лишь до пробуждения Никиты. Однако едва прозвучало первое «да», как покоренный до того колдовством Линев вдруг встрепенулся. Взгляд серых глаз стал осмысленным, в застывшее тело вернулось движение.
— Я говорю любви «да», — повторила Тата по инерции, уже понимая, что ошиблась. Преграда защищала не Линева от ее глупых выходок, а оберегала ее саму. Причем как от собственного влечения к этому мужчине, так и его стремления к ней.
Никита между тем, под влиянием хлынувшего на него потока любви, становился все активнее. На смуглом лице появились недовольные гримасы. Натужные, маловыразительные, они, видимо, были данностью недавней скованности мышц.
Тата замерла в растерянности. Она не могла вернуть все на круги своя! Правила категорически запрещали аннулировать не свершившееся колдовство и вынуждали ее отдать третий приказ.
— Да… — прошептала она обреченно.
И тут началось…
— Я хочу к тебе! Я хочу к тебе! Пусти меня! — заорал Никита и врезал кулаком по стеклу.
Бум! Бум! Под новыми ударами преграда укрылась сеткой трещин.
Бум! Бум! Стекло со звоном рассыпалось.
Бум! Путь был свободен!
Никита переступил через груду осколков, схватил ее, прижал к себе. Тата почувствовала жаркие губы на своем лице и…захлебнулась пустотой. Это колдовство послушно исполнило новый приказ: вернуло ее из любви в безопасность утра.
В зал «Праги» Тата вошла ровно на полчаса позже условленного срока и сразу же вздохнула горько: надежды не оправдались. Никита не обиделся и не ушел. Лишь констатировал:
— Опаздываете!
— Так получилось. Извините!
— Что будем заказывать?
— Возьми морепродукты. Это изысканно, — потребовала Татьяна. Взбудораженная свиданием она рубила фразы, как дрова, на куски. — А главное: выбирай подороже. Пусть привыкает. Ты — роскошная женщина. Значит, заслуживаешь первостатейного обхождения.
Взгляд сам собой пробежался по ценам и задержался на трехзначной цифре.
— Не слушай ее. Будь скромнее. Здесь Никита главный. Твой номер третий, вот и веди себя соответственно, — у Душеньки были совсем иные планы. — Муза должны вдохновлять мастера, а не жрать в три горла за его счет.
— Что-то я совсем не голодна… — промямлила Тата.
— Вино? — спросил Линев.
— Дура, выпей, расслабишься, — зашипела Татьяна. — Ты так напряжена, что смотреть страшно.
— Да, спиртное не помешает, — в этот раз согласилась Татуся.
— Нет, спасибо, — отказалась Тата, назло копиям.
— Может быть, шампанское? — Никита был сама любезность.
— Ну, разве шампанское…
— Хватит, ваньку валять. Покажи, чего ты хочешь от мужика. Погладь его ладонь, а лучше босой ногой потрогай промежность, как в кино показывают… — здравомыслящее начало продолжило раздавать ценные указания.
— Очаровывай его, кобыла, кому говорят, очаровывай! Похлопай ресницами, посмотри на пузырьки в бокале, томно вздохни и улыбнись многозначительно, — командовала в свою очередь Татуся.
Тата провела рукой по виску — там отстукивала морзянку боль, вздохнула глубоко, чтобы усмирить ощущение воткнутой в сердце иголки, и в порядке протеста (пусть Разумница и Душенька покрутятся») сморозила:
— Кстати, Никита, вы можете не волноваться. Все расходы за ужин будут оплачены из представительного фонда фирмы.
— Что?! — вспыхнул Никита. Мгновение он был вне себя, затем с заметным усилием вернул самообладание. — Значит, у нас деловая встреча?
— Отчасти.
— От какой же части?
Вместо ответа Тата пожала плечами. Она решительно не знала, что сказать. Не то, что дорогие подруженьки!
— Ну, ты — коза драная, у меня получишь! Идиотка! — сообщила без промедления Татьяна.
— Да, уж, — согласилась Татуся, — не очень ловко получилось.
Тата посмотрела на Никиту сквозь резное стекло бокала. Маленький, перекошеный человечишко ломал ее судьбу! Он уже разбил, как деревяшку об колено, взлелеянное за год спокойствие! Уничтожил то, что она считала своими взглядами на жизнь. Что дальше? Пузырьки поднимались, искрились, и, преломляя свет, лопались, подтверждая трагической судьбой худшие опасения.
— Хватит пялиться на это сладкое пойло. Дерни водки и наступай, — Татьяна жаждала побед.
Татуся тоже:
— Выпей беленькой, и как только полегчает, скажи ему комплмент…
«А может, действительно, принять на грудь?» — возникла мысль и в унисон с губ сорвалось:
— Давайте, закажем чего-то покрепче.
Никита вздохнул тоскливо. Подозвал официанта.
Он видел это множество раз. Десятки акулок капитализма так же приводили его в рестораны или гости, также наливались алкоголем и пытались соблазнить. Некоторые шли в атаку без «наркомовских ста грамм». Но и в том, и в другом случае, женский напор был обязательным атрибутом свидания.
— Нет, не буду пить. Ненавижу водку. Терпеть не могу алкоголь вообще, — первая человеческая фраза за вечер произвела впечатление.
— А зачем заказывали? — спросил Линев и решил повременить, не ставить точку в окончательном мнении о женщине, так похожей на его мечту.
— Не знаю. Я сегодня явно не в ударе. И если честно, кажусь себе полоумной.
— Почему?
— Вы правы. Я веду себя как полная дура.
— Нет. Вы производите вполне благоприятное впечатление.
— Вам виднее.
— Давайте потанцуем, — предложил Никита.
— Я не против, — с сомнением согласилась Тата.
И не ошиблась. Опасения оправдались тут же!
— Прижимайся! Теснее! — первой высказалась Татьяна и, не успев ахнуть, Тата почувствовала, что ее грудь буквально расплющилась о торс Линева.
— Щекочи волосами!
О, ужас! После приказа Татуси, она, как послушная марионетка, стала тыкаться головой в щеку Никиты.
Дальше больше…Неведомо по чьей подсказке рука погладила хорошо выбритую щеку и сползла за воротник рубахи. Губы потянулись к Никитиным губам…При этом Тата могла поклясться чем угодно: она сама ничего не делала. Каким-то неведомым образом копии управляли ее телом.
Пока страшная истина торила себе дорогу — было еще терпимо. Мгновение или два случившееся даже показалось случайностью, приступом расшалившейся фантазии, потом по коже поползли мурашки, в горле встал ком, ноги подкосились, и отрицать очевидное стало невозможно.