— Ирина Викторовна, я оставлю бумаги, ладно? — спрашивает она. — А вы потом глянете, когда время будет, хорошо?
Новицкая кивает.
— Так вот, он говорит, — продолжает Ирина, — что это очень своевременное предложение, давно, говорит, назрело подобное решение. В общем, он хочет с тобой поговорить на эту тему, поэтому ты, пожалуйста сходи к нему, только, как следует подготовься, потому что будет много вопросов. Или… знаешь что, сходим вместе, чтобы… в общем…
Ну да, разумно, чтобы её не отодвинули от этой идеи. Иванова выходит из кабинета.
— Думаю, ты бы могла, — говорю я, — и в обком с этим делом сходить. Мы сделаем наш отряд, городской, но по области тоже можно, областной штаб, потом замутим.
— Нет, в обком я это дело не понесу, сейчас, по крайней мере. Они, если идея понравится, себе её присвоят или вообще зарубят. И останемся мы с тобой у разбитого корыта. А так, в случае чего, скажем, первый секретарь горкома КПСС товарищ Захарьин Ефим Прохорович поручил и дело в шляпе. Соображаешь?
— Тяжело новичку в аппаратных играх ориентироваться, но я соображаю, да.
— А с медсестрой? — вдруг спрашивает она?
— Что с медсестрой? — удивляюсь я, но тут же сообразив, о чём речь, улыбаюсь.
— С той симпатичной дурочкой в Москве, — хмурится Новицкая, разглядывая мою улыбку.
— Нет, клянусь интимными частями тела.
— А с таджичкой?
Блин! Ну вот, приехали… С таджичкой ни разу, а вот с узбечкой, да, было кое-что, но тебе лучше об этом не знать и даже не думать. Так что ли?
— И с таджичкой тоже ничего не было, — не моргнув глазом вру я.
Ненавижу себя за это, но не признаваться же, в самом деле… Она пристально и долго смотрит в глаза. Блин-блин-блин…
— И вот ещё что про обком.
Опять меняет тему… Пронесло вроде. Пронесло… Но, если честно, мне это всё как-то не нравится, надо по-моему прислушаться к поучениям генерала Скударнова, и остепениться в вопросах половой распущенности. Если получится, конечно.
— Что же? — невинно хлопаю я глазами.
— Есть такой поц, Эдуард Снежинский, инструктор обкома.
— Уже инструктором стал?
— Да, на днях, недавно совсем.
— И что с ним? Урод редкостный, как мне показалось.
— Да, тебе не одному это кажется. Говнистый он мужик. — Так вот, зуб у него на тебя с той вашей встречи. Приходил ко мне сегодня.
— Чего хотел?
— С фабрики тебя гнать поганою метлой.
— Всё из-за того дурацкого случая что ли? Вот же дурачок.
— Нет, не из-за того, — качает головой Ирина. — Из-за того, что ты не работаешь, а только числишься. Всю работу за тебя тянет Алёшина, зам твой.
— Ну, кое-что делаю, всё-таки.
— Надеюсь, не то, что я думаю. Так вот, у вас была проверка ОБХСС…
— Так ничего не нашли же, — удивляюсь я.
— Но «Комсомольский прожектор» вскрыл факты, а ты пальцем о палец не ударил, чтобы их проверить, сразу в милицию позвонил. А они ничего не подтвердили. Это я его слова передаю, если что.
— Вот же горе, что у нас на фабрике всё по закону и никто не ворует.
— Якобы по больничным, зарплату получаешь, а ничего не делаешь.
— Ой, Ир, ну хорош уже, — морщусь я.
— Я-то что, Снежинский воду баламутит. А ещё ты неуважительный, грубый и не соответствуешь образу представителя передовой советской молодёжи. И не просто представителя, а осенённого доверием товарищей. Ну и вот такая мутотень.
— И что, нужно его остерегаться?
— Остерегаться всегда нужно, особенно когда внезапно высоко взлетаешь, нарушив планы какого-нибудь говнюка, вроде Снежинского. У него на это место были другие кандидаты.
— Ну пусть пойдёт Ефиму скажет о своих рухнувших планах. Придурок. Что с ним делать-то?
— Не знаю пока, — пожимает она плечами. — Подставь как-нибудь, чтобы он варежку свою прихлопнул.
— Можно, я на него просто внимания не буду обращать? — морщусь я, изображая на лице кислую мину.
Ещё Сгежинским заниматься! Этого мне сейчас совсем не хочется, вот честно.
— Сожрёт. Надо обращать. Ладно, подумаем ещё, что с ним делать. Пошли к Захарьину сходим, пока он здесь.
Мы выходим из кабинета, снова проходя мимо скучающих посетителей, ожидающих аудиенции. Но у нас-то, ясно дело, проблемы поважнее, чем у них. Секретарши Ефима не оказывается на месте, поэтому я, не долго думая, приоткрываю дверь и заглядываю в кабинет.
— О, Брагин, — говорит Ефим, замечая меня, и я представляю вместо него огромного кота Матроскина. — Заходи, долго жить будешь.
Я захожу, ну и Ирина, тоже. А куда теперь деваться-то? Самое плохое то, что Ефим сейчас не один. У него за приставным столом сидит Снежинский. Не вовремя мы, конечно, не вовремя.