— Нет-нет, — возражаю я. — Это всё моя вина. Мой посетитель просто меня журил за то, что я с койки встал, хотя мне нельзя. Простите, я уже возвращаюсь. Роман Александрович мне поможет, не беспокойтесь.
Краснов высказывает всё, что думает обо мне, о моём эгоизме, о безответственности и о том, что я своим поведением отдаляю момент выписки, в то время как сотни нуждающихся ждут своей очереди, чтобы попасть в эту исключительную больницу.
Приходится возвращаться.
— Ну прости, погорячился, — сердито говорит Куренков. — Сейчас не будем об этом, но разговор не окончен.
— Роман Александрович, — говорю я, останавливаясь перед палатой. — Вы посмотрите сами, это же отлично, что он туда зайдёт. Главное, чтобы в границах оставался. Я ему сообщу, что если он перейдёт границы, поддержки сверху не будет и он останется ни с чем. Он хоть и скотина, но поймёт. Бабки он любит. Но мы с вами благодаря этому всему делу его крепко возьмём за яички, понимаете? Это не игра в подпольном казино, о чём и так все знают. Это конкретный рычаг. Вам что, карманный начальник УВД не нужен?
— Ты из меня идиота-то не делай. Он ведь тоже меня за яички возьмёт.
Ну да, правильно, дядя Рома, мне это и надо вообще-то.
— Ну, расследование рано или поздно он бы всё равно провёл, Евстратов бы с минуты на минуту облажался в любом случае…
— Нет, — чеканит Роман. — Если бы мы сами расследование устроили, ничего этого и в помине бы не было.
— Да только вы официально не можете этого сделать. Они строю ведь не угрожают, они за строй наш горло кому хотите перегрызут.
— Не знаю, Егор, очень сильно ты меня огорчил. Очень сильно. Больше подобные шаги без консультаций не совершай, понял?
— Хорошо, Роман Александрович, вы правы, а я был неправ, погорячился, надо было с вами все детали обсудить, — соглашаюсь я и открываю дверь, чтобы завершить этот разговор. — Но я уверен, вы ещё оцените мою прозорливость. — Разрешите войти, товарищ генерал? Знакомьтесь это мой наставник, старший товарищ и друг, Роман Александрович Куренков. А это — боевой офицер, раненый герой Афгана, Даниил Григорьевич Скударнов.
— Очень приятно.
Беседа сразу сворачивает в сторону трёпа «ни о чём» и «скорее поправляйтесь», и вскоре Куренков откланивается.
— Валентина тебе привет передаёт, — говорит он прощаясь, — и пожелания скорейшего выздоровления. И открытку.
Он перекладывает авоську в другую руку и достаёт конверт.
— Спасибо большое. Вы ей от меня тоже привет передавайте.
— Передам, обязательно. Ну, будьте здоровы.
И он разворачивается к двери.
— А апельсины?
— Что?
— Апельсины, — улыбаюсь я, — не мне выходит?
— Ах, ёлки! Ну конечно, забыл совсем. Ты с этими своими решениями меня из равновесия вывел, я даже про гостинцы не вспомнил. Держи. Всё, теперь точно пошёл.
— Интересный ты парень, Егор, — заявляет генерал, когда Куренков уходит. — Вроде салага совсем, а к тебе все идут, как к товарищу Сталину прямо. Взрослые дяди, ведут с тобой взрослые речи, советуются даже. Ты кто, сын Брежнева?
— Нет, Юрий Леонидович, насколько я знаю, сейчас работает первым замом министра внешней торговли.
— Ну вот и про него-то ты знаешь. Что же ты за фрукт?
Ага, и про Афган кое-что слыхал, но всего не расскажешь.
— Нормальный, советский фрукт, сын своего времени, — улыбаюсь я. — Хотел, между прочим, добровольцем идти, интернациональный долг исполнять, но видите, заминка вышла. Теперь только на вашу протекцию вся надежда.
— Да уж, теперь, может и не возьмут, — сочувственно отвечает он и его загорелое морщинистое лицо становится задумчивым. — Тут не знаю, возьмут ли меня самого обратно… Так-то брат… А с Юрой Брежневым я, кстати лично знаком. Отличный мужик. Замечательный.
Его совершенно лысая голова покоится на мягкой подушке, а руки лежат ровно вдоль тела. Он вроде лежит, а впечатление такое, будто на плацу стоит.
— Ну что, попало? — заглядывает Оленька. — Будешь знать, как в самоволки бегать.
— Буду.
— Даниил Григорьевич, — переключается она на генерала, — я вам лекарства несу.
Генерал мужественно выпивает гадкие, судя по выражению его лица микстуры и Оленька снова переносит внимание на меня.
— Теперь ты, Егор. Поворачивайся на левый бок.
— Эй ты, недострелённый, давай-ка на укол, — посмеивается генерал.