— Мы все первыми увидели, как вы говорите, труп. Всей деревней Кимасозеро, — пожал плечами Федор. — На пожарище обнаружился, как и положено в таком случае, в позе спортсмена.
— Что за «поза спортсмена»? — удивился Х.
— Ну, спортсмена, который сгорел, — объяснил фельдшер и для наглядности показал эту самую позу.
— А! — догадался Хонка. — Поза боксера?
— Может, и так — вам видней, — сразу согласился Федор. — Только такие у нас не водятся.
Весь опрос свидетеля со стороны прокуратуры сводился к тому, видел ли кто из селян, как сжигали несчастного Марьониеми?
Все уточнения со стороны защиты заключали в себе выяснение хронологии событий.
Фельдшер отвечал очень уверенно, иной раз даже начинало казаться, что это именно он сам и сжег финского курсанта. Переводчик переводил вдохновенно, видимо, опасаясь, что подлый Федор опять поднимет тему его давнего визита в деревню. Однако всем было не до него с его далекими прегрешениями по молодости.
И Хонка, и Арвид старательно делали записи со слов свидетеля. И, судя по их лицам, выводы у адвоката были вполне удовлетворительными, чего нельзя было сказать про прокурора. А фельдшер к концу слушания умудрился запутать всех.
— Кто же сжег финского курсанта? — спросил судья.
— А он сам себя и сжег, — без смущения ответил Федор. — Выронил папироску изо рта по пьяному делу и спалил весь дом.
— Неправда, — воскликнули с места родственники покойного. — Антти не курил.
— Ну, вот, ваша правда — сразу согласился фельдшер. — Может, и не курил. По трезвому делу они никто не курят. Спортсмены и все такое. А вот когда мы хоронили нашего учителя, которому ваши спортсмены, голову проломили, так трезвых среди них не было. Курили, как паровозы, и еще нас всех обещали тут же закопать.
— Протестую! — взвился Хонка.
Х побагровел, а потом сделался смертельно бледным. Тойво это заметил, он перевел взгляд на адвоката: заметил ли тот? От внимания Арвида смена цвета высочайшего трибуна тоже не осталась без внимания.
«Ну, понеслось», — безрадостно подумал Антикайнен.
«Вот и приплыли», — также уныло подумал Рудлинг.
О предвзятости судей ходят легенды, но с этим ничего не поделать и приходится с этим сосуществовать, как с приступом мигрени под конец рабочего дня. Понятное дело, Х истово ненавидел Тойво. Теперь же он проникся лютой неприязнью к простодушному едкому фельдшеру из деревни Кимасозеро. Тот ни разу в своей деревенской жизни не сталкивался с судейской тяжбой, поэтому не испытывал к судье ни трепета, ни особого пиетета. Такой же мужик, только парик да платье на себя натянул!
— Была ли у подсудимого Антикайнена причина, чтобы сжечь курсанта Марьониеми? — четко выговаривая каждое слово, спросил судья.
Арвид рукой непроизвольно прикрыл глаза, Тойво грустно звякнул кандалами.
— Я не понимаю вопроса, — вдруг, ответил Федор, когда переводчик закончил переводить.
— Вам повторить вопрос? — зловеще проговорил Х.
Фельдшер посмотрел вокруг себя, только мельком остановившись взглядом на Антикайнене, словно собираясь с мыслями.
— Вопрос-то я слышал хорошо, — внезапно на правильном финском языке сказал он. — Только вот постановка его неправильная. Я не буду на него отвечать.
Арвид отнял руки от лба и посмотрел на простоватого, вроде бы, фельдшера.
— Вы обязаны ответить! — не повышая голоса, но с очень неприятной интонацией заявил судья.
— А это уж я сам буду решать, — также на финском ответил Федор. — Никаких ответов, порочащих меня, либо товарища Антикайнена, вы не дождетесь. Я хозяин своему слову. Даже, когда выпимши.
Конечно, вопрос судьи был из разряда подленьких. Если ответ на него — «не было причин», суд немедленно делает вывод о том, что Марьониеми сожгли без причин, просто с поленом перепутали. В случае, если что-то упоминалось о некоей причине, то немедленно делается вывод о виновности подсудимого. При любом раскладе выявляется очень веское доказательство тяжкого преступления.
Фельдшер показал себя на суде не с самой лучшей стороны. Так заявила финская пресса, особенно акцентируя внимание на последние на тот день слова Муйсина.
«Мы — карелы, стало быть, не очень сговорчивы. Разве что вы пытать будете. Будете?»
Пытки были объявлены заурядным явлением в новой Советской действительности. А карелы — так это, вообще, чмо. Или чмы. Безкультурные и неуравновешенные хамы.
— Что такой хмурый? — поинтересовался у адвоката Тойво, когда им позволили после заседания переговорить.
— Да стесняюсь сказать, — вздохнул Арвид.