Тойво оставалось только вздохнуть. Ладно, главное, что он один. Снова один, как в одиночке. Он бросил взгляд на кровать, и та, вдруг, стала притягивать его белоснежными накрахмаленными простынями, высокой взбитой подушкой и мягким одеялом. Антикайнен сопротивлялся, сколько мог — секунды две. Потом уговорил себя разоблачиться, признательно отметив при этом душ в замечательном вагоне поезда — ложиться грязным на такую чистоту было бы преступлением.
Ну, а затем кто-то бесцеремонно начал теребить его за плечо. Тойво открыл глаза и сказал осипшим со сна голосом:
— Привет, Вилли, давно не виделись.
Действительно, возле кровати стоял его друг Отто Куусинен, для посвященных — Вилли Брандт.
— Здорово, здорово, чертяка! — радостно улыбаясь, ответил тот. — Ух, и горазд ты спать!
— Сколько?
— Да на вторые сутки пошел!
— То-то я чувствую какое-то противоречие внутри: еще немного — и лопну, но в то же время — есть хочется, — Тойво заулыбался в ответ. — Если не возражаешь, я на пару минут в подвал отлучусь — там, говорят, есть все, что нужно человеку.
Куусинен не возражал, только показал содержимое своего объемистого портфеля: какие-то копчености, какие-то солености, какие-то бутылки и хлеб.
Антикайнен не стал испытывать терпение друга и ограничился обнаруженным в выгородке закрытым со всех сторон туалетом без опознавательных букв на двери, а также за его стенкой таким же замкнутым помещением душевой. Столовую и дворик, понятное дело, искать не стал.
Они крепко пожали друг другу руки, когда Тойво поднялся к себе в номер. Куусинен приложил палец к губам, Антикайнен согласно кивнул.
— Рад видеть тебя! — сказал Отто.
— А уж как я рад! — согласился Тойво.
Сервированный гостем стол оказался на порядок обильнее давешнего банкета. Но главное, конечно, было не в еде. Главное было в общении.
— Как погода в Карелии?
— Приемлема. Что со здоровьем?
— Спасибо, не жалуюсь. Что нового на работе?
— Да все по-старому. Зарплату вот прибавили.
— Ого! Поздравляю!
Такая вот непринужденная беседа двух старых друзей, не видевшихся, черт его знает, сколько. Ну, это всего лишь слова, которые, на деле должны были подразумевать информацию.
Типа, «Трилиссера взяли в 38, а в феврале этого года расстреляли. По одному делу с Бокием проходил. Два злейших друга». «Тогда кто же за моим надзором стоит?» «Ну, тебя-то никто не ждал, поэтому оказаться может, кто угодно. Меркулов тот же. Либо Берия». «Тогда следует ждать активность кого-то из них». «Не успеют. Мы тебя прямиком в Коминтерн определим. Будешь там работать». «ОК».
В Европе вовсю полыхала война, развязанная немцами и итальянцами. Советская Россия, которую трудно было причислить к Европе, тоже зарилась на своих соседей, Прибалтику, Польшу и Бессарабию, правда, не столь агрессивно, как гитлеровцы. Только откровенно глупый человек, утонувший в лживой пропаганде, мог сомневаться, что две эти страны рано или поздно схлестнутся в яростной схватке. Это значило, что в предстоящей войне люди с уникальными способностями выживания могут пригодиться. То есть, вряд ли кто-нибудь позволит Антикайнену протирать штаны в Коминтерне.
Поэтому работа, подразумеваемая Куусиненом, могла оказаться побоку. Меркулов, как сторонник решительных мер, либо Берия — мастер интриг, найдут способ активировать таланты Антикайнена.
Другой вопрос: нужно ли это самому Тойво?
Категоричность ответа могла бы удивить кого бы то ни было, но не Куусинена. Он знал, что нет никаких колебаний, нет никаких вариантов. Нет — это очевидно. Но в стране последнее десятилетие творится невесть что, и такой ответ может не устроить небожителей. Отказ человека — это почти что смертный приговор, выписанный самому себе.
— Вот что я тебе скажу, товарищ Антикайнен, — сказал Отто, когда они уже порядком уменьшили на столе количество еды и пития. — Завтра утром тебе следует выходить на работу. А уже сегодня тебе надо съехать в служебные апартаменты.
— И я тебе отвечу, товарищ Куусинен, — ответил Тойво. — Я готов к переезду, а также к выходу на работу без каких-либо дополнительных условий.
Не прошло и пяти минут, как к ним в комнату, предварительно постучавшись, вошел спортивный молодой человек, знакомый Антикайнену по банкету.
— Товарищи, — сказал он. — Вы тут — товой — не безобразничайте. Будет от Ивана Ивановича распоряжение — милости прошу, на выход. Пока же велено здесь оставаться.
— Неужели мнение товарища Меркулова значит меньше, коли за вашим Иваном Ивановичем последнее слово? — спросил Тойво.