Тот прикрыл рукой глаза от яркого неба и деликатно поинтересовался, сохраняя в шезлонге всю ту же расслабленную позу:
— Ну, вероятно, могу. Если только это несильно повредит моему отдыху.
— Тогда пойдемте! — решительно приказал Рейно.
— Ну, вот, отдыху это уже вредит, — пробормотал доктор, поправил на лысой голове панаму, но все-таки поднялся на ноги. — Только не бежите, а то я не поспею за вами, любезный.
Финн не стал обращать внимание на эти слова, так как именно стараниями доктора он мог теперь более-менее сносно ходить, не опираясь на костыль. Он привел своего спутника к лодке и откинул брезент.
— Вот это и есть контрреволюция, — сказал он, указывая подбородком на тело Тойво. — Без помощи загнется вовсе.
— Боже мой! — всплеснул руками доктор. — Не долго мучилась старушка в высоковольтных проводах! Товарищ Антикайнен, не надолго же вас хватило в новом мире!
В этот момент раненный открыл глаза.
— А, доктор Борменталь! Рад встрече. Похоже «разрушители» берут верх, — сказал он и снова смежил веки.
— Вы знакомы! — обрадовался Рейно. — Поможете нам?
— Любезный! — строго посмотрел на него доктор. — Я давал клятву Гиппократу! Может, конечно, он ее не слышал, но это неважно. Важно, что я не давал клятву нашему с вами начальству.
Он спустился в лодку и бегло осмотрел Антикайнена, временами бормоча себе под нос что-то непонятное. Потом обернулся к Рейно и сказал:
— Надо перетащить его в какое-то помещение, чтоб никто не нашел. Также надо мой саквояж, горячую кипяченую воду, свежевыстиранные простыни и порошок гипса из ординаторской.
Пока они плыли сюда, Рейно уже продумал, где и как держать своего старого школьного товарища, чтоб это оказалось безвредно и для него самого, и для окружающих. Без сомнения, что в течении трех-четырех часов после прекращения стрельбы ближайшая станция Репино и дачный поселок, да и пансионат, наверно, будет наводнен сотрудниками органов. Они будут рыть землю в поисках преступников, кипя священным пролетарским, как они любят говорить, гневом. Если хорошо пороют, то уничтожат все следы.
Вдвоем с доктором они вытащили Тойво, переместив его в лодочный сарай. Здесь по углам было столько хлама, что им можно было укрыть не только человека, но и слона, чтоб никто не нашел.
Пока «быстроногий олень» Рейно торопливо исполнял все распоряжения доктора, тот готовил своего неожиданного пациента к операции. Предстояло извлечь пулю из плеча, обработать и зашить все раны, наложить шины и гипс на сломанную ногу. Хорошо бы капельницу и переливание крови, да куда там!
Тойво за свою жизнь столько раз блуждал по закоулкам беспамятства, что знал там уже все тропинки. Искать резервы в организме стало второй натурой. Поэтому стесненные условия, антисанитария, отсутствие полной медицинской помощи — все это было неважно. Для него самого требовалось уединение, медикаменты, которые бы позволяли не усугубляться существующему состоянию, да поддержка неравнодушного человека.
Сейчас неравнодушных людей было двое: старый однокашник Крокодил и не менее старый практикующий хирург Борменталь. Вероятно потому что не было заботы партии и правительства, Тойво поправлялся быстрее, чем того ожидал доктор — он бывал в пансионате только наездами, но каждый осмотр своего тайного пациента приносил ему удовлетворение.
— Жить будете, любезный товарищ Антикайнен, — всегда говорил он.
— В неоплатном долгу перед вами, товарищ Борменталь, — всегда отвечал тот.
— В здоровом теле — здоровый дух, — всегда добавлял Рейно. — Выпьем, товарищи, за здоровье!
Гигантский шмон, устроенный органами госбезопасности и иными членами могучего тела государства Советская Россия, продолжался неделю, потом затух сам собой. Тойво, помещенный через заднюю часть туловища внутрь бутафорского слона, радостно поднимающего над собой в хоботе что-то ныне отвалившееся и затерявшееся, слышал, как милиционеры и следователи несколько раз на дню обыскивали лодочный сарай и ругались на свое начальство.
Через месяц сняли гипс, через месяц и один час он начал ходить, претерпевая боль. С питанием никаких проблем не было, была проблема с началом осеннего сезона, когда каждый уважающий себя энкавэдэшный начальник объявлял себя грибником и в промежутках между похмелкой и пьянством ходил по ближайшему лесу, подбирая установленные для него грибы. Если начальник крупный — то и грибы попадались белые, если так себе — подосиновики, если вовсе не начальник — то мухоморы. Заготовкой грибов и их закладкой на тропах занимались дети обслуживающего персонала, в том числе и Рейно.