Впрочем, с некоторых пор Ясука-сан философски относился к вопросам государственного суверенитета, ибо страны и границы – ничто по сравнению с Вечностью.
Гири Ямагучи пропустил ответ сэнсэя мимо ушей, молча улыбаясь своим мыслям. Потом он осторожно повернулся, чтобы не повредить ненароком имущество железной дороги, и снова стал смотреть в окно, большой и добрый, как Весельчак У.
Он был настолько добр, что после каждого удачного приема, проведенного на ринге, предлагал сопернику сдаться по-хорошему и не доводить дело до нокаута, который в боях без правил обычно сопровождается тяжкими телесными повреждениями.
Борьба сумо нравилась ему больше. Никаких травм и увечий, и все, что надо сделать, – это вытолкнуть противника из круга.
Но бои без правил приносили больше денег. А господин Ясука Кусака научил своего лучшего ученика, как побеждать в таком бою, не нанося сопернику увечий. Беда была только в том, что зрители требовали зрелища, и прежде чем провести завершающий прием, следовало по полной программе усладить их взгляд сценами кровавого побоища. Да еще надо учесть, что соперник дрался всерьез и действительно от души желал отметелить доброго Ямагучи в кровь.
Гири не нравился этот вид спорта, но Ясука-сан научил его относиться ко всему философски. Кровь, пролитая на арене для потехи кровожадных зрителей, – ничто по сравнению с Вечностью.
Сам господин Кусака занимался боями без правил, видя в них высшую степень свободы. Никаких ограничений для инициативы, и даже сама смерть является лишь разновидностью нокаута.
Порой он прикидывал, сколько времени понадобилось бы ему, чтобы послать в нокаут с летальным исходом или без оного любого из этих супертяжеловесов, напоминавших гору. И неизменно выходило, что не более трех секунд. Только с Гири Ямагучи пришлось бы повозиться дольше. Секунд двенадцать.
Размышления господина Кусаки прервала юная проводница, румяная и белокурая, чем-то похожая на ту самую матрешку, которую никогда не видел предводитель Якудзы Хари Годзиро.
– Чайку не желаете? – спросила она по-японски с очень милым русским акцентом, и Кусака-сан немного удивился. А Гири не удивился ничуть – его больше поражали люди, которые не умели говорить по-японски.
Зато сама девушка произвела на него весьма благоприятное впечатление. Она была из тех, кто коня на скаку остановит и в горящую избу войдет, и Гири сразу это понял, хотя никогда в жизни не слышат про поэта Некрасова.
Чай, который она принесла, оказался отвратителен, но Гири был вовсе не склонен винить в этом проводницу.
6
Людям, спрессованным в тамбуре электрички, отбывающей с Московского вокзала в сторону Малой Вишеры, было почти так же плохо, как инопланетному Наблюдателю, чей разум был заточен в металлокерамическую оболочку микробота.
Недаром собратья считали самым страшным наказанием за самые серьезные преступления лишение постоянного тела навечно или на неопределенный срок.
Лишение тела навсегда было равноценно смертной казни. И хотя сознание оставалось жить, никто из собратьев не рискнул бы назвать это жизнью.
А Наблюдатель помнил, что и в тексте присяги, и в Уставе дальней разведки ультрафиолетом по инфракрасному написано: всякое серьезное отклонение от статей Устава и специальных инструкций может повлечь за собой высшую меру наказания.
Вмешательство в сознание разумных существ – дело чрезвычайно тонкое, и любая неосторожность может привести к катастрофе. Достаточно представить себе, что будет, если по вине Наблюдателя внезапно сойдет с ума существо, имеющее доступ к оружию большой разрушительной силы.
И тем не менее Наблюдатель стремился поскорее найти подходящую особь для внедрения. Ведь это позволит ему снова обрести настоящее тело – пусть чужое и чуждое, непривычное и неудобное, но все-таки тело. С подлинными, а не надуманными ощущениями и желаниями.
Право же, сейчас резервный Наблюдатель так неудачно начавшейся экспедиции с радостью согласился бы вселиться даже в тело каннибала и с удовольствием почавкал бы вместе с ним за обедом.
Однако инструкция требовала сначала совершить контрольный облет территории и понаблюдать за аборигенами со стороны – желательно в местах их наибольшего скопления. Так проще выявить некоторые особенности, которые полезно знать заранее, до того, как окажешься у аборигена в мозгу.
Тамбур субботней дневной электрички оказался местом наибольшего скопления аборигенов среди всех обследованных объектов, а Наблюдатель, точно следуя букве и духу инструкции, обследовал их немало. Только пользы от этого не было никакой. Ему было так тяжело и муторно в чреве микробота, что никакой полезной информации собрать в контрольном облете не удалось.
Он даже не смог с точностью установить, что означала сцена, которую удалось пронаблюдать в непосредственной близости от примитивного транспортного средства аборигенов – иначе говоря, на входе в вагон электрички сразу после раскрытия дверей.
Выглядело это как немотивированный всплеск агрессивности, но, судя по некоторым признакам, могло быть и разновидностью спортивного состязания, а спорт, как известно, – это инструмент, с помощью которого разумные существа мирно устраняют избыток агрессии.
Нет, смотреть на все это со стороны бесполезно. Только прямой контакт с местным разумом даст ответы на многочисленные вопросы, которые успели возникнуть во время контрольного облета.
И Наблюдатель, мысленно поморщившись из-за необходимости пускать в ход рулевые устройства, решительно вогнал свою микроскопическую оболочку в этот самый тамбур.
Никто не заметил летящего микробота – ведь он был меньше самого мелкого насекомого.
А Наблюдатель не стал терять времени зря и, быстро проанализировав состав воздуха, который заметно отличался от того, что имел место снаружи, настроил окуляры на ближний обзор. Он искал у аборигенов слуховое отверстие, поскольку в инструкции было написано, что это – наиболее удобные ворота для внедрения в мозг большинства разумных существ.
Найти слуховое отверстие, отороченное мясистым выступом, не составило труда, и Наблюдатель, призвав на помощь Небо, устремился внутрь.
В режиме ближнего обзора слуховое отверстие казалось бездонным кратером, похожим на жерло вулкана. Но непроизвольный страх, чем-то напоминающий боязнь высоты, быстро сменился новыми ощущениями.
Сначала они были крайне неприятны – словно продираешься через вонючую вязкую жидкость и тебе не хватает воздуха. Но это длилось на удивление недолго. Мозг аборигена как-то очень легко поддался усилиям Наблюдателя и открылся для контакта, как будто давно этого ждал.
В первые минуты ощущения нового тела доходили до Наблюдателя смутно, словно через толстый слой ваты. Но с каждой секундой они становились все яснее и показались Наблюдателю просто изумительными.
Он знал, что так бывает всегда, так как любое живое тело, по определению, лучше железного. Но никогда на учениях, даже при контакте с собратьями, не говоря уже о добровольцах из дружественных миров, ему не бывало так хорошо.
Еще через несколько минут он понял, что наиболее приятные ощущения самым непосредственным образом связаны с теснотой в помещении. И более того, они проистекают из физического контакта с аборигеном, прилегающим к Носителю спереди.
Очевидно, этот контакт каким-то образом возбуждает центры удовольствия в мозгу Носителя, и это возбуждение по нервным каналам передается Наблюдателю, что совершенно естественно, ибо Наблюдатель с момента внедрения живет эмоциями Носителя.
Жаль только, что эти эмоции по-прежнему мешают разобраться в причинах имевшего место недавно всплеска агрессии, которая улеглась почти так же быстро, как и вспыхнула.