— Не стоит привыкать к ней, дружок. Мы обязательно вернемся на ИК. А теперь посмотри-ка повнимательнее, я хочу проверить…
Они перелетели через первый из холмов. Нужда в пояснениях Боннарда отпала сама собой: Вариан и без его помощи нашла «особое место» Баккуна. Она увидела несколько гигантских костей и пять черепов. Онемев от этой картины, Вариан пошла на посадку неподалеку от мощных обугленных костей, оставшихся на месте огромного костра, следы которого не смогли смыть продолжавшиеся несколько дней ливни.
Она потрясение молчала и была признательна Боннарду, который тоже не произнес ни слова.
Она посадила флиппер между кострищем и первым из пяти черепов. В черепе между глазницами зияла круглая дыра, слишком большая, чтобы быть пулевым отверстием от выстрела, произведенного с близкого расстояния из станнера.
Скорее всего, в зверя издалека метнули чем-то тяжелым и острым, причем с такой силой, что по костям черепа в разные стороны разбежались трещины.
Такие же отверстия были еще в двух черепах, а третий был, по всей видимости, отрублен несколькими ударами какого-то острого орудия в самой узкой части шеи. Пятый череп не был поврежден, так что нельзя было понять, каким образом животное встретило свою смерть.
Земля на этой небольшой, ограниченной отвесной скалой поляне, вытоптанная и усеянная многочисленными рытвинами, была молчаливым свидетелем разыгравшейся здесь драмы.
— Вариан! — Виноватый голос Боннарда отвлек ее от сумбурных мыслей. Он протягивал ей какую-то оборванную тряпку из той же ткани, из которой были сшиты их космические комбинезоны, только более темную и твердую — обрывок рукава с уцелевшей манжетой, большой манжетой, манжетой от левого рукава.
Она содрогнулась от отвращения, но взяла у него вещественное доказательство и спрятала его в карман.
Решительным шагом она направилась к кострищу, чтобы получше рассмотреть обугленные черепные кости и очаг, выложенный из камней, на которых, должно быть, располагался вертел. Ее мутило, она дрожала от омерзения.
— Ну хватит, Боннард, мы уже вдоволь насмотрелись, — сказала она, жестом приказывая ему следовать за ней к флипперу. Она еле сдерживала себя ей хотелось бежать без оглядки с этой кошмарной поляны.
Когда они уселись и пристегнулись, она повернулась к белому как мел Боннарду. Интересно, у нее такой же бледный вид?
— Ты ничего никому не будешь рассказывать, Боннард. Ничего.
Трясущимися руками она записала координаты. Подняв флиппер в воздух, она рванула вперед, врубив двигатель на полную мощность, чтобы между нею и полем кровавой бойни стало больше свободного пространства, чтобы как можно скорее убраться из этой мертвецкой.
Ни она, ни Кай не имели права игнорировать такое чудовищное нарушение основных устоев Федерации. В какой-то момент она пожалела о том, что отправилась сюда не одна: тогда бы она смогла закрыть глаза на увиденную ею картину. Или хотя бы попытаться забыть, как забывают ночные кошмары. Но Боннард стал свидетелем, так что путь к отступлению отрезан. Гравитанты должны быть преданы общественному суду. Но кто знает, насколько действенными окажутся слова против их физической силы. Если они решились убивать животных и пожирать их мясо, значит, для них уже не существует никаких авторитетов.
Эти ужасные мысли сопровождались приступами тошноты, и, чтобы прийти в себя, Вариан энергично тряхнула головой.
— — Живое существо, еще не помеченное, — мрачно сказал Боннард.
Желая любым способом отвлечься от обессиливающих ее кошмарных мыслей, Вариан развернула флиппер и стала преследовать животное. Вот оно показалось в просвете между деревьями.
— Пометил, — сказал Боннард. — Это один из клыкастых. Знаешь, Вариан, он ранен!
Хищник закружил по поляне и внезапно вытянулся во весь рост, яростно хватая воздух коротенькими породами лапками. Из-под ребер клыкастого торчал толстый сук, из раны ручьями струилась алая кровь. Вариан поняла, что сук был грубо сработанным копьем, с: чудовищной силой пронзившим бок зверя.
— Разве мы не будем оказывать ему помощь, Вариан? — спросил Боннард, когда она снова развернула флиппер.
— Одним нам не справиться, Боннард.
— Но ведь он умрет!
— Да, но сейчас мы ничем ему не поможем. Мы не сможем даже приблизиться к нему на такое расстояние, которое позволило бы впрыснуть в рану лекарство.
Надеюсь, ему удастся вытащить это… — Она сама не поняла, почему осеклась, ведь она не собиралась оправдывать гравитантов, а Боннарда уже ничем не испугаешь.
Разве не плотоядные преподали гравитантам урок жестокости? Сколько еще раненых животных встретят они с Боннардом в этой части планеты?
— Ты случайно не заснял его на пленку, Боннард?
— — Да, заснял.
— Спасибо. Я возвращаюсь домой. Нужно как можно скорее поговорить с Каем. — Боннард посмотрел на передатчик, но она отрицательно покачала головой. — Это исключительный случай, Боннард. И вообще, еще раз прошу тебя — ничего никому не говори и… — Она хотела добавить: «Держись подальше от гравитантов», но при виде напряженного, расстроенного лица мальчика решила, что такой совет будет излишним.
Какое-то время они молчали.
— Вариан?
— Да, Боннард? — Она надеялась, что сможет ответить на его вопрос.
— Но почему? Почему они сделали такую ужасную вещь?
— Мне и самой хотелось бы понять это. Нельзя однозначно объяснить мотивы жестокости и насилия. Мне всегда внушали, что насилие возникает тогда, когда нет иного выхода для накопившегося раздражения и отчаяния.
— — Но на каждое действие есть противодействие, Вариан. Это первое правило, с которым знакомят на космическом корабле. Все взаимосвязано.
— Да, потому что вы, корабляне, всегда находитесь или в свободном падении, или в открытом космосе, следовательно, прежде всего вы должны научиться контролировать свои эмоции и поступки.
— Но ведь на планетах, где родились гравитанты, и у тебя жизнь проходила бы в постоянной борьбе с высокой гравитацией, — продолжал рассуждать Боннард. Вариан видела, что, пытаясь понять случившееся, он бросается из крайности в крайность.
— До тех пор пока я не приспособилась бы к этой жизни и не перестала относиться к ней как к борьбе.
— А к жестокости можно привыкнуть? — Боннард был потрясен. Вариан горько усмехнулась:
— Да, Боннард, можно привыкнуть и к жестокости. Миллионы лет назад люди жили в мире насилия, и им приходилось как-то приспосабливаться.
— Как я рад, что родился в наше время.
На это Вариан ничего не ответила. Интересно, а она этому рада? Раньше, когда люди еще стремились к цивилизации, которая отвергает употребление животной пищи, которая не навязывает собственных законов другим народам, для которой в порядке вещей доброжелательные, миролюбивые отношения с самыми разными, самыми диковинными существами, — так вот, раньше, даже всего лишь триста лет назад, женщине еще приходилось сталкиваться с проявлениями варварства и бороться с ними. Одно дело, когда звери дерутся и убивают друг друга, повинуясь закону естественного отбора. Это еще можно понять. Правда, знание законов эволюции никогда не мешало ей спасать более слабого, если это было возможно. Но то, что человеческие особи, более сильные, более ловкие и гораздо более опасные из-за своей сложной психической организации, нападают на глупую скотину из спортивного удовольствия, было несомненной дикостью.
Что же им с Каем делать? И снова она пожалела, что взяла с собой Боннарда. Хотела всех перехитрить — вот и доигралась. Только травмировала его зрелищем бессмысленной жестокости. Но разве она предполагала увидеть такое, когда отправлялась взглянуть на «особое место» Баккуна? Откуда она знала? Теперь, когда все вышло наружу, необходимо принять самые строгие меры. Теперь уже не скажешь, что гравитанты держат в тайне свои низменные забавы. И раскаиваться в том, что она влезла во все это, тоже слишком поздно.
С другой стороны, на этой планете, где, кроме них, нет ни одного разумного существа, лучше быть в курсе любых варварских акций. Успокаивало ее и то, что объектом низменных страстей гравитантов стали тупые травоядные и хищники, а не восхитительные золотистые Гиффы. Если бы зло причинили им…
Она чуть не задохнулась от ярости. Никогда в жизни она не злилась так сильно.