Она ныряет под одеяло. С головой, как в юности, лишь бы не слышать дурацких разговоров, пересыпанных интеллигентным матерком. Как-то спросила: зачем ваши гости ругаются? Мать всплеснула руками: боже мой, что ты выдумываешь! Отец попытался объяснить: «Пойми, в данном случае это – совсем другое. Существуют разные уровни языка. Когда культура речи достигает определенного уровня, бранные слова воспринимаются как эмоциональные всплески. Своего рода – игра. В каком-то смысле их просто не слышишь…» – он обернулся к матери. «Да, я тоже не слышу…» – мать подтвердила охотно.
Однажды сказал: «Ты – взрослая девочка. Должна понимать: то, что говорится за нашим столом… Об этом нельзя с посторонними».
Усмехнулась, потому что подумала: посторонние – это вы. И ваши гости.
Смотрели, как дочь собирает грязную посуду: тарелки, кофейные чашки. Пустые рюмки оставляли где попало. Окурки по всему участку: ходила, собирала в ведро. Никто не заставлял. Но проще собрать и вымыть, чем ходить мимо, дожидаясь, пока мать наконец раскачается.
Села, вытянула ноги. Косточки снова опухли. Забыла принять мочегонное. Роясь в сумке, пыталась нащупать телефон: «Черт! Забыла в машине…» – с вечера даже не вспомнила. Будто и вправду вернулась в прошлое, в котором нет ни мобильников, ни неотложных дел. Отец говорил: здесь, на даче, как будто выпадаешь из жизни. По утрам, когда открываешь дверь, видишь этот тихий свет. Чувствуешь воздух, первозданный, будто льющийся неизвестно откуда. Райский. А ты стоишь и пьешь: глотками, словно ключевую воду… Неужели не ощущаешь? Это же так просто: иллюзия полноты.
Отводила глаза. Вот именно: не жизнь, а сплошная иллюзия…
В просвете занавесок голубеет небо, мягкое, еще не тронутое жарой. Она пытается раздернуть пошире. Ржавые ходунки впились клещами. Паутина по углам, на подоконнике мушиные трупики. Усилием воли заставляет себя не смотреть.
Позавчера, планируя дела, раздумывала: может, отправить кого-нибудь вперед. Пару молдаванок – здоровые бабы, дня за два бы управились, навели порядок. По крайней мере, приехать в чистый дом. Ни грязи, ни пыли. Потом представила: ходят, разглядывают… Посмеиваясь, собирают материнские салфетки…
«Так, – защелкнула косметичку. – Теперь – кофе, – тут только сообразила: не на чем варить. – Где ж эта плитка?.. А вдруг не работает?..» – вышла на крыльцо.
Лебеда, крапива… И раньше было запущено, теперь совсем заросло. «Мы – городские жители. В наших генах этот навык отсутствует – умение работать на земле». Возражала, приводила в пример соседей: «Тоже городские. Просто пашут как папы Карлы». Отец поправлял: «Итальянские мужские имена не склоняются: папы Карло, о папе Карло…»
Пример соседей не действовал. Мать кривилась: «Только этого не хватало: стоять кверху задницей над грядками!» Отец подводил политическую базу: «Пойми, наше государство не справляется с продовольственной проблемой. Вот и выделяет участки. Чтобы граждане сами обеспечивали себя овощами. Лично я под эту дудку плясать не намерен».
Заросший участок – безупречная гражданская позиция.
Лет в шестнадцать приняла первое важное решение: сразиться с этим безруким драконом – разбить цветник.
Рассада продавалась на рынке. Были б деньги, купила бы у бабок.
Соседка удивилась: «В июле? Поздно, не приживется…»
«Приживется, – ответила уверенно. – Вот увидите. Я буду ухаживать». Соседка улыбнулась, но потом дала: много. Разных. Выкапывая, объясняла: эти – на свет, эти – в тень. Слушала внимательно, старалась запомнить. Практические знания. Вроде секретного оружия против родительских неумелых генов. «Ты, доченька, если что – не стесняйся, приходи».
Конечно, это она понимала и тогда: доченька – всего лишь слово, простонародное обращение. На крыльце сидел мальчик – их сын. Вечно с книжкой, пока родители надрывались в огороде. Теперь, после этого слова, подумала: я бы помогала. Не сидела как пень.
Единственное лето, когда на родительском участке выросли цветы. Все-таки прижились. Выходя на крыльцо, любовалась своей собственной клумбой. Родители ахали: «Красота!!» Как будто дело в красоте. Да, и в красоте. Но главное – сумела, справилась. Значит, не гены. Если принять решение – все получится. На следующий год на цветы времени не было: сначала выпускные, потом вступительные. Но те цветы – самый первый случай. Потом ее жизнь уже никогда не была прежней.