Миновав раскидистую сосну, дошел до ближнего забора, за которым маячила старуха.
Уголки платка, крепким узлом стянувшего затылок, опадали плюшевыми ушами. Из-под юбки – темно-синей, кримпленовой – торчали линялые треники: складками набегали на голенища, срезанные коротко и косо. Сквозь прорехи в гнилом штакетнике проглядывало образцовое хозяйство: цветник, обложенный битым кирпичом, грядки, по периметру подбитые досками.
– Доброе утро, – поравнявшись, он поздоровался, мельком оглядывая дом, покрытый сизым железом: слегка покосившийся, словно доживающий последние сроки.
Поливальный шланг, огибая пожарную бочку, давным-давно изъеденную ржавчиной, вился тощей змеей. Вода выбивалась немощной струйкой. Зажав отверстие пальцем, старуха пустила воду широким веером – над головами испуганно зашумевших цветов.
Он остановился у забора. Старуха молчала. Видимо, недослышала. Снисходя к ее немощи, он повторил приветствие в расширенном варианте:
– Доброе утро, Бог в помощь!
На этот раз она все-таки буркнула:
– Здрасьте.
– Снова плохой напор? – произнес фразу, оставшуюся в наследство от матери, и озабоченно покачал головой.
Магическая фраза сработала. Плюшевые уши дрогнули:
– Да прямо не знаешь, чего и делать! Льешь, льешь… – она заговорила охотно и энергично, комментируя свои действия во втором лице единственного числа, будто смотрела на себя со стороны. – Песок вон! Утроба несытая… И вечером лей, и утром лей… – кинув на землю шланг, стянула платок и взялась за поясницу. – Стоишь, стоишь, пока всю спину не разломит… Дождь-то когда будет? – она глянула с вызовом, будто человек, неожиданно выросший у ее забора, нес личную ответственность за осадки.
– Вы не знаете, ДЭК сегодня работает? – он поинтересовался робко.
– ДЭК-то? Да кто ж их знает. Должно, работают… Тоже на днях пойду – платить. Плотишь, плотишь, и куда наши денежки деваются? Чего они на них сделали? Все обещают. Вон, – она махнула рукой, – как покосился, так и стоит. Когда заявление-то писала? – наморщилась, пытаясь вспомнить. – В том году… Да не-ет! – поправила себя. – Какое! В позатом! В том тоже думала, да не дошла. Ихнему начальству: столб-то куда накренился. Рухнет, тогда – чего?..
– Тогда – чего? – он переспросил машинально, удивляясь старушечьей активности: надо же, пошла, подала заявление…
– Так грядки примнет и яблоню вон погубит! – она заговорила сварливым тоном. Как будто он – не случайный прохожий, а начальство, не принимающее своевременных мер.
Солнце, не видное из-за яблони, брызнуло лучами. Он вытер глаза, будто в них попали брызги.
– А напор вон! Десять лет обещают, – слова лились, как из отвернутого крана. – Сколько раз средства́ собирали – на новую помпу. Соберут – и концы в воду. Раз – и нету… Как корова языком… А это чего – напор? – она дернула шлангом. – Все поливают. Совсем совесть потеряли. Льют и льют, льют и льют…
Он сосредоточился, стараясь вычленить адресата ее претензий, но не успел: на крыльцо вышел старик в галошах на босу ногу. Потоптавшись, двинулся в глубину участка. Старуха проводила его пустым невнимательным взглядом.
– У меня сломался замок. Вот иду… – он махнул рукой неопределенно. – Может, в ДЭКе – слесарь…
– А к водопроводчику? К нашему. К нему-то ходил?
– К водопроводчику? – он застыл в изумлении. – Это же… не кран.
Старик возился у парника, сворачивал на сторону рваную пленку.
– Дак какая разница! Замок, кран – всё одно, – нагнувшись, она шарила в густой траве. – Льешь, льешь… Не земля – утроба несытая… И утром лей, и вечером лей… Совсем совесть потеряли. Льют и льют, льют и льют… – повернувшись к нему задом, старуха уже бормотала свое.
Он кивнул и двинулся дальше, пытаясь уловить ее логику, согласно которой замок не отличается от крана.
– Кыш, сволочь! Кобыла безрогая!
Он вздрогнул и обернулся. На ходу замахиваясь тяпкой, старуха устремилась к парнику. Широким шагом, приминая только что политые посадки. Из-под пленки порскнуло и скрылось в подзаборной траве.
Дав отпор нарушителю границы, старуха возвращалась к калитке.
– К водопроводчику. К нашему, – громко, в пустое пространство – повторяя свой безумный совет.
Миновав колонку, давным-давно иссякшую, свернул, срезая путь. Мимо пыльных кустов шиповника, усыпанного мелкой завязью, мимо чахлых метелок бузины – шел, томясь и тревожась. Интересно, что бы она сделала, увидев распахнутую дверь? Эта бы точно не напугалась. Представил, как она выходит на крыльцо, подхватывает первое попавшееся: тяпку так тяпку, топор так топор – и вперед, навстречу неведомой опасности. «Женщины вообще ловчее… Договариваться, решать практические проблемы…»