В конце концов настроение мое приподнялось. Солнечный день, красивый город, симпатичная спутница… Принцесса наконец оставила тон гида, и мы прогуливались по бульвару вдвоем (сенатора удалось уговорить ехать в машине), ели мороженое, болтали о всяких пустяках… Прохожие не обращали на мой костюмчик особого внимания, а если и обращали, то в их взглядах явственно читалась зависть. Может, я и правда выгляжу записным модником?… Уличный торговец попытался соблазнить меня папиросами… Не курю и даже не собираюсь начинать… Похоже, принцессе это понравилось, по крайней мере взглянула она на меня достаточно благосклонно… По булыжнику цокали извозчики, не сами, конечно, а их кони, изредка трещали автомобили, туда-сюда прогуливались прохожие… Много военных офицеров, блестящих золотыми погонами… Ана, гордая своими познаниями, разъясняла мне какое звание прошло мимо меня… Не меньше симпатичных девушек, скромно строящих мне глазки… Это принцессе, по моему, не нравится… Симпатичные дети снуют тут и там… Замечательный день, замечательный город…
Город был столицей Славии, государства, с дочкой короля которого я сейчас вышагивал по улицам. Назывался он Каминбург, в честь совсем уже отдаленного предка принцессы, основавшего его. Город был любимой игрушкой короля Камина Первого, поэтому украшен он был всеми возможными способами, любую постройку, о которой Камин слышал, тут же строили и в Каминбурге, да еще старались превзойти. Отсюда в столице появились такие кошмарные здания, как Славийский Храм Господа. Храм был бы просто прекрасен, если бы кому-то не пришло в голову, что он станет прекраснее, если его увеличить в два раза. На результат лучше было смотреть издалека. Ну, представьте крестьянскую избу высотой метров двадцать и длиной метров эдак пятьдесят-шестьдесят. Но король Камин искренне считал что «большое» и «красивое» — одно и то же.
В городе, конечно же, преобладали действительно красивые здания, смотреть на которые было одно удовольствие. Театры, церкви, памятники, дворцы… Даже фонарные столбы выглядели как произведения искусства. Даже рыночная площадь была накрыта огромной стеклянной крышей, державшейся, очевидно, исключительно молитвами продавцов и покупателей.
Уже ближе к вечеру, находившись и наездившись, осмотрев все достопримечательности, какие успели (хотя принцесса вяло бормотала, что мы не видели еще того и сего), объевшись мороженым до обледенения гланд, пообедав в самом шикарном ресторане города, публика которого усиленно делала вид, что совершенно не узнала ее высочество, побывав в зоопарке, в цирке и в музее, короче, совершив все эти подвиги, наша усталая бригада двинулась в сторону дома. Мне уже не хотелось ни сидеть ни стоять, настолько у меня устали ноги и место сидения. Ана, повиснув у меня на плече, дремала, пытаясь сквозь сон рассказать мне, по какому интересному мосту мы проезжаем (хотя в окрестностях не было ни единого моста). Гратон, приставленный следить за нравственностью принцессы и решительно пресекать фамильярности, типа сна на чужих плечах, судя по его остекленевшим глазам и деревянной посадке, тоже спал. Одни капитаны выглядели до отвратительного бодро.
Вот мы подъехали к мосту на Дворцовый остров. Практически всю немаленькую площадь острова занимал наш родной дворец. Помните Дворцовую площадь? Достаточно большая по площади (каламбур!) чтобы на ней проводила маневры танковая дивизия, она вся находится внутри дворца. Вернее, дворец квадратом охватывает ее со всех сторон и выглядит как целый городской квартал. К тому же с внешней стороны дворца не было ни одного окна, они все выходили на внутреннюю площадь. Придумал весь этот ужас приснопамятный король Саул Первый, страшно боявшийся, что когда-нибудь восставший народ нападет на него и отнимет корону. Он считал, что в случае опасности достаточно будет взорвать мост и восставший народ авось поленится переплывать реку и искать вход внутрь. Народ поленился даже восставать, что не дало злосчастному королю спокойно умереть в своей постели. Точнее, умер-то он как раз в своей постели, прирезанный очередными заговорщиками, спокойно въехавшими по мосту и пропущенными гвардейцами, начальник которых заговор и возглавлял. Правда, заговорщикам, рассчитывавшим править при несовершеннолетнем сыне, ничего не обломилось. Пятнадцатилетнему сыночку такой расклад не понравился, и все заговорщики получили в подарок красивый веревочный галстук, правда, затянутый слишком туго. Комнату, где изволили откинуть тапочки папенька, свежеиспеченный король приказал заколотить и не открывать. Собственно говоря, в этом печальном месте я и проснулся…