Первый человек, который нам встретился в селе, опять-таки имел самое непосредственное отношение к нам. Я — человек не привередливый, однако гробы, которые он вез в нашу сторону, мне не понравились. Не в таком гробу я хотел бы упокоиться после смерти. Косые, неструганные, из каких-то полугнилых досок… Барахло. Увидев своих несостоявшихся клиентов местный гробовщик вскрикнул и внезапно площадь, на которой мы встретились, оказалась полной народу. Можно подумать все жители данного села (за ночными переживаниями название его уже забылось) прятались в засаде, ожидая условного сигнала. Толпа, окружившая нас, мгновенно разбилась на две части: одни спрашивали, что случилось, другие, увлеченно и с красочными подробностями, рассказывали как вон та парочка, старик и молодой, переночевали в проклятом доме, разогнали по углам всю тамошнюю нечистую силу и освободили несчастную девушку (вон она стоит, видишь, дрожит, бедняжка, вся от переживаний), которую та самая нечисть похитила у родителей, намереваясь учинить над ней что-то подлое… Откуда, интересно, в любой толпе всегда находятся люди, которые совершенно точно знают, что произошло?
Услышав от верного человека, от священника, что черти действительно прогнаны и ночная бесовщина больше не будет тревожить по ночам добрых прихожан, чей-то нетрезвый голос (голос, конечно, не может услышать, но его владельца мы так и не увидели) провозгласил, что неплохо было бы и… отметить это дело. Предложение было принято с несколько пугающим энтузиазмом. Столы были вынесены и накрыты в мгновение ока. Видимо в этом селе регулярно проводились тренировки на случай неожиданного праздника…
Я сидел за столом, держал в одной руке кружку с пивом, а вокруг провозглашался тост за спасителей села. Это — мое последнее трезвое воспоминание. В силу особенностей своего организма уснуть я не мог, во что нисколько не хотел верить здешний молотобоец, которого никто до сих пор не мог перепить. До меня, в смысле… Когда я отправлялся к месту ночевки (спать я не мог, а вот полежать очень даже хотелось) во мне плескалось не меньше бочки деревенского пива, крепкого и густого. Если бы вы видели бочки, в которых здесь варят пиво, вы бы мне посочувствовали… Практически все празднование я помню отрывками.
Тосты, тосты, тосты… За спасителей, за освободителей, за спасенную, опять за спасителей, за спасателей, за их родителей, просто за родителей, за прекрасных женщин, за присутствующих здесь дам (мой вклад), за короля, за королеву, за принцессу, за ее брата, за ее мужа, за церковь, за Славию… Все… Дальше не помню… Помню пьяного мужика, который мне же и рассказывал о том, кто мы такие. Оказывается, мы с сенатором — специальная команда этаких охотников на ведьм, которых нанял король, чтобы уничтожить всех чертей, ведьм и колдунов… Помню малосольные огурчики, которые я вытаскивал из собственного гроба… Некоторое разочарование крестьян, когда выяснилось, что от призрака старого барина нам избавить их не удалось. Видимо, многим не терпелось раскатать барский дом по бревнышку… Еще одного мужика (а может быть и того же самого), который дарил мне коня с телегой… Батюшку, который, через слово называя меня сыном, благословил меня на подвиги во имя веры, после чего рухнул на стол, а потом вместе с развалившимся столом — на землю… Гратона, абсолютно трезвым голосом произносящего речь и вместе с кружкой падающего, как дерево в лесу… Помню, наконец, как добирался до предоставленной мне постели, обнимая какую-то нетрезвую девицу, хихикающую и пахнувшую яблоками… Потом я долго лежал, глядя в потолок, без единой мысли в голове. Думать мне было нечем, в голове вместо мозгов булькало все тоже пиво…