Я сел рядом с Яшей и приветственно помахал рукой.
— В первую очередь будут приниматься прошедшие испытания на Луне. — Она многозначительно посмотрела на нас обоих. Платье плотно облегало ее статную дородную фигуру. Умная, властная, решительная, знающая себе цену, — первая женщина-директор Космического Института. Доктор наук, член-корреспондент Академии наук, и прочее-прочее. И кроме этого, еще и добрая, ласковая, справедливая.
Яшу она любила, как родная мать. Родители Яши погибли в экспедиции, когда он был совсем маленький, а у нее не было детей.
Оператор напомнил, что время истекает. Все засуетились, торопясь сказать все заготовленное, перебивая друг друга.
— …Приступили к созданию межпланетного корабля, который… — говорила Марфа Евгеньевна.
— Ты что-то похудел, Яшка, — сказал его дядя, — да я ты, Кирилл. Берегите себя, ребята.
Он подмигнул одобряюще, точь-в-точь как в детстве, когда мы с Яшкой отправлялись в Голландию на международные соревнования по фигурному катанию на коньках. Яша уже был чемпионом Европы, а я ехал впервые. Мне было пятнадцать лет. Я уже мечтал о космосе, вернее, меня интересовали люди в космосе, решения и поступки личности в необычных условиях. Я хотел быть не просто космонавтом, а врачом-космонавтом.
— Помните свое обещание, ребята? — спросил Яков Николаевич.
— Привезти материал для нового фантастического романа? — усмехнулся Яша.
— До встречи, — сказала Елизавета Николаевна, не сводя с внука чуть виноватого взгляда. Она что-то прошептала. На прощание оператор показал ее крупным планом, и все погасло. Встреча с родными закончилась. Мой дед со стороны отца Филипп Мальшет, видно, не смог выбраться с Каспия. Я и в детстве видел его редко. У бабушки в Москве гостил подолгу.
Все невольно вздохнули.
Потом немного выпили, потанцевали. Вика спела несколько песенок. У нее приятный грудной голос, собственная манера петь, непосредственная и искренняя, и песенки она подбирает, отвечающие ее индивидуальности, и какую бы песенку она ни пела — забавную или грустную, — Вика остается сама собой. Мимика, жесты, движения — все это ее, Вики, — милые, застенчивые, женственные и по-девичьи чуть угловатые одновременно.
Когда она устала петь и, смеясь, бросилась на диван, Уилки, не переодеваясь, исполнил несколько своих номеров.
Мы повеселились, как могли (на душе у каждого было не слишком-то весело), до последних известий. Из них мы узнали, что Уилки Саути действительно схвачен полицией и в Соединенных Штатах по этому поводу началась забастовка докеров и металлистов. Забастовка разрастается. Коммунистическая партия выразила свой протест и требует возвращения мима.
Уилки очень расстроился. Мы тоже расстроились. Как странно, только вчера мы услышали о двойнике Уилки, и вот сегодня о нем узнал весь мир. Я почему-то был уверен, что на этом наше знакомство с судьбой американского мима не окончится.
Харитону надо было идти на наблюдение. Поскольку поодиночке категорически запрещалось выходить (прежде мы иногда нарушали эту инструкцию, теперь — никогда), с ним пошел Уилки.
Яша включил телевизор, передавали праздничный концерт из Ленинграда, и мы поудобнее уселись в кресла. Вика сидела в уголочке дивана и, казалось, внимательно слушала концерт — только не смеялась шуткам комиков. Яша тоже был невесел. А я думал о его судьбе.
Как бы я хотел, чтобы Вика полюбила его. Ответила на его глубокое чувство.
Я очень люблю Яшку. Я, не задумываясь, отдал бы за него жизнь, понадобись она ему, и надо же было так случиться, что девушка, которую он полюбил беззаветно, тянется теперь ко мне. Зачем мне это?
Никакая Вика не заменит мне дружбы с Яшкой. Разве есть что-либо дороже честной мужской дружбы?
— О чем ты думаешь, Кирилл? — прервала мои размышления Вика. — Ты совсем не слушаешь. И Яша тоже…
И тогда Яша сказал растерянно, глядя на часы:
— Что-то слишком долго нет Харитона и Уилки!
Мы их искали больше недели. Вместе с нами вели поиски сотрудники Литл-Америки.
Были обшарены все трещины радиусом на десятки километров вокруг, все пропасти и скалы. Обсерватория превратилась в штаб поисков. Но ни живых, ни мертвых их не нашли.
А когда мы все пали духом и уже не надеялись их найти, они пришли как ни в чем не бывало и очень удивились, откуда взялось столько народу за те двадцать минут, что они отсутствовали.
Уилки очень обрадовался своим друзьям, но не мог взять в толк, как и зачем они очутились вдруг в советской обсерватории.
Я их немедля потащил в лабораторию и, несмотря на все протесты, тщательно обследовал обоих. Все оказалось в норме.
— В чем дело? — резко спросил Харитон.
— В том, что вы отсутствовали не двадцать минут, как вам кажется, а около двухсот часов! Восьмой день, как мы вас ищем… Понятно?
И я пошел к кают-компании.
После обеда было устроено срочное совещание.
— Неужели вы ничего не помните? — с недоумением спрашивал селенолог Сидениус, датчанин, с крупными чертами лица и проницательными, добрыми голубыми глазами.
Они ничего ровным счетом не помнили, кроме того, что провели все положенные наблюдения.
— И ничего вам не показалось и снов не видели? — заинтересованно спросил высокий рыжий пилот Том Дайсон.
Харитон не удостоил его ответом, а Уилки заверил, что ничего им не казалось.
Вика сидела молча, глубоко задумавшись, американцы поглядывали на нее исподтишка, но откровенно любуясь. К великому возмущению Харитона, я сказал во всеуслышание, с улыбкой:
— Мне ясно одно, что если бы Харитон Васильевич вдруг погиб, то к т о — т о любезно предоставил бы нам новый экземпляр Харитона Васильевича. То же самое произошло бы и с мистером Уолтом.
— Как это понять? — серьезно и озабоченно спросил Сидениус. По-английски я говорил не слишком блестяще, поэтому Уилки по моему знаку разъяснил своим коллегам ситуацию — странную историю, происшедшую со мной.
Том присвистнул и тотчас извинился перед Викой.
Яша сказал, что идет в радиорубку на сеанс связи.
Харитон был взбешен. В вопросе о гласности мы всегда с ним расходились. Но я был убежден, что вся эта необъяснимая история касается всего человечества, и нечего делать из этого секрета лишь потому, что мы не можем этого объяснить.
Выслушав Уилки, Сидениус заявил, что необходимо в самом срочном порядке произвести разведку на обратной стороне Луны, еще совсем мало исследованной. Ведь если там укрываются инопланетные существа, то у них ведь Тоже должна быть какая-нибудь база… укрытие?
Было решено, что Литл-Америка завтра же начинает поиски. Если мы желаем принять участие, нам могут предоставить два места в реактолетах, или, в просторечии, «пауках», прозванных так из-за длинных членистых стальных ног.
Харитон сухо поблагодарил. Вошел Яша с радиограммой в руке и, подавив вздох, подал ее Харитону. Тот прочел и нахмурил широкие брови.
Всех четверых отзывали немедленно в Москву, даже не дожидаясь прибытия смены. Уилки возвращался на свою базу. Обсерватория на несколько дней прекращает наблюдения. У нас едва хватило времени уложить вещи и лабораторные записи.
В эту последнюю ночь мы, не сговариваясь, собрались все вместе в башне у астрономов. Общая беда объединила нас, даже Харитон был мягче обыкновенного.
— Не знаю, допустят ли нас еще на Луну, — высказал он то, что его терзало. — У каждого из нас остается здесь непочатый край работы. Особенно у меня…
— Неужели нам не поверят? — воскликнула Вика. — Разве это может быть?
— Никто не подумает, что мы лжем, — мрачно заверил Харитон, — а лишь то, что наша нервная система и психика не выдержали второго срока на Луне. Не забывайте, что это как раз и был эксперимент. Теперь никому никогда не продлят пребывание в Лунной обсерватории.
Я подошел к панорамному окну и хотел отдернуть занавеску.
— Не надо! — поспешно остановила меня Вика.
— Ты боишься? — вполголоса спросил ее Яша.