— Всё остается в силе, мой рыцарь, — устало проговорила я, — просто есть сомнения касательно наших с вами «тет-а-тетов». Наверняка будут приглядывать… охотники найдутся.
— То есть, как? — брови у Сержа сложились в аккуратные домики, а уголки рта сжались, словно он в изумлении прикусил нижнюю губу. — Но ведь старшей назначены именно вы, и в вашей власти скомплектовать такую группу, которая будет просто рабочем инструментом — без нежелательных лиц!
Ах, я ещё и «старшая»? Спасибо, папа.
В течение следующих десяти минут я постаралась как можно более деликатно объяснить рыцарю, что сама в какой-то мере являюсь одушевлённым приспособлением для решения чужих проблем. Это не было явной ложью, но и к чистой правде отношения практически не имело. Просто мне показалось полезным представить дело так, чтобы выглядеть в глазах Сержа особой, почти не заинтересованной в исходе предприятия, и не посвящённой в его секреты. Меня слушали с большим вниманием, но, похоже, не очень-то верили. Ещё бы, дело же семейное!
Результат вежливого сомнения в моих словах совершенно меня не устраивал, а как поудачнее закруглиться, я не знала. Вешать же новые порции переваренной лапши на такие симпатичные Серёжины ушки тем более не хотелось. Да, на этом языке его короткое, суровое имя звучит куда мягче и красивее…
В конце концов, я не придумала ничего умнее, чем вздрогнуть, как будто услышала подозрительный шорох за дверью, и откровенно искусственным голосом громко предложила рыцарю пойти прогуляться: «…на улице такой чудесный вечер!»
Какая улица, какой вечер? Душная ночь в подозрительной местности, и романтическая гулянка под прикрытием «Лауры-22»… вон её антенны вращаются над куполом нашего планетолёта. Я сказала об этом Сержу, когда мы выходили из комнаты, и он счёл это достаточно забавным для широкой улыбки.
— Излишняя предосторожность, — (самоуверенные нотки вновь зазвучали в его голосе), — сейчас сюда никто не осмелится сунуться — ни богатыри, ни… Хотя при встрече Тит припомнит мне проведённые здесь дни! Голосок у него такой слащавый, приторный… «Что же ты, братец, — скажет, — мы ведь договаривались? Когда у чужих ты, то не должно быть гостей, а ежели они припёрлись, так сам отвали на время. Аль запамятовал, друг ситный?» Тоже мне, друг нашёлся…
— Он смеет тебе указывать?! — страшно возмутилась я. — Неужели ты не можешь поставить его на место?
Серж добродушно засмеялся и очень привычным жестом нажал на кнопку. Дверь растворилась в стене, пропуская нас в зыбкую темноту.
— Нет, вот как раз этого мужичка я поставить на место и не могу, — (в его голосе, однако, не слышалось беспокойства по данному поводу). — Приходится находить некое подобие общего языка. Кроме того, он ведь атаман и возглавляет неплохую ватагу!
— Он такой сильный?
— Он — самый сильный по моим прикидкам… среди нормальных, конечно. Но Тит вдобавок и сражаться умеет, а не просто махать железом. Я не уверен, что одолею его в единоборстве, но он ещё менее уверен в обратном.
О, Всевышний, да минует нас чаша сия! Только встречи с Титом нам и не хватает. А вот насчёт погоды я ошиблась — прохлада и густой мрак…
Неизвестно откуда тянуло свежестью — сырой и в то же время ароматной, словно где-то среди лугов, скрытое душистыми цветами и пряно пахнущими травами, затаилось тихое озеро. Если оно и было, то в его водах должны отражаться странные звёзды этого мира. Яркая точка далеко на севере, причудливое созвездие, напоминающее ковш, другие серебряные узоры и своеобразные очертания… Мелковатые и плохо различимые, они не могли сравниться с красотой и блеском пылающего ночного неба в центре Галактики, но именно от них исходила та магия Далёкого Космоса, которая извечно тянула в дорогу наше беспокойное племя. Меня снова, как и в первый день, охватило невыразимое волнение, похожее на безотчётный страх того древнего человека, который впервые вышел на берег океана и, оглядывая с высокой скалы безбрежное водное пространство, озарённое последними лучами заходящего солнца, почуял своим звериным чутьём животного и малыми зачатками получеловеческой души всю слабость и незащищённость обжитого им мирка. А сейчас то же самое понимала и я, потому что, и в самом деле, находилась на крайних границах Цивилизации. Я не удержалась и произнесла последние слова вслух, а в ответ на вопросительный взгляд Сержа попыталась передать ему своё впечатление, хотя и знала, что оно вполне тривиальное и действует лишь на человека с воображением.
Серж согласился со мною и, показывая пальцем куда-то в далёкую черноту, начал перечислять планеты этой системы с красивыми древними названиями «Меркурий», «Венера», «Марс»… Затем он неожиданно рассмеялся, пояснив, что представил, как будет себя вести богатырь Тит, если окажется на моей гипотетической скале: «Запрокинув голову, он сладко зевнёт, а потом почешет пузо и отправится мирно спать. И без всяких мыслей о бренности плоти и хрупкости существования — вида большого количества воды или небесных светлячков для этого явно недостаточно. Он же человек без фантазии! Вот если бы его уложить в дубовый гроб и заколотить гвоздями — тогда другое дело…»
— Как Святогора? — медленно спросила я и поёжилась. — Живого, здорового, полного сил… Какая страшная легенда!
— Вы с ней знакомы? — немного удивленно произнёс Серж. — Странно… как, впрочем, и сама легенда. Святогор-то лёг в гроб сам, причём с явным удовольствием! Позвольте, как это там… Вот:
Опустился в него да Святогор-великан,
Святогору гроб да понравился,
Да в длину по мере, в ширину как раз.
Говорит Святогор да таковы слова:
— Ай же ты, Илья, да мой меньший брат!
Ты возьми-ка крышечку дубовую,
Ты покрой-ка меня да с головушкой,
Полежу я в гробу, полюбуюся…
Говорит ему Илья да таковы слова:
— Ай же ты, названный да мой старший брат!
Ты игру затеял нехорошую,
Нехорошую игру да небывалую!
Не могу я твоего наказу выполнить,
И тебе так шутить не советую!
Святогор Илью да не послушался,
Он поднял ту крышку да с сырой земли,
Опустил её на гроб ровно-ровненько.
Тут сошлись края и срослись совсем,
Даже щёлочки не осталося…
— Я слышала другой вариант, прозаический, — авторитетно заявила я. — Там оставшаяся щёлочка сыграла большую роль!
— Она упоминается и здесь, — подтвердил рыцарь, — дальше, безо всякого перехода. Расхождения начинаются потом. По одной версии Святогор хотел передать Илье всю свою силу, а по другой — дохнуть на «меньшого брата» мёртвым духом. Правда, не по злобе и коварству, а лишь в порыве отчаяния.
— Ага, знаем мы это порыв, — пробормотала я. — «Жаль, что не получилось, но попробовать стоило…» Вообще-то, бред невероятный — не знаю, что и подумать!
— Толкований эта легенда имела изрядно, — (наконец-то, Серж решился взять меня под руку, а я обернула к нему свою мордочку и обратилась в слух). — По одному из них под образом Святогора подразумевались княжеские дружины, которые не могли справиться с неуловимым врагом, однако становились всё многочисленней. Народ уже не мог прокормить это бесполезное воинство и удовлетворить все его немалые прихоти и в конце концов выразил во многих своих песнях и былинах недвусмысленное желание «похоронить» своих защитничков навсегда. По другой версии осуждалась как раз излишняя исполинская сила, не имевшая ни цели, ни способа применения — недаром народный любимец богатырь Илья Иванович отказывается принять губительную мощь от «старшего брата». Есть и мнение, что в легенде чуть ли не предсказана трагическая судьба и крах всего человечества, если оно будет безрассудно стремиться к любому Абсолюту и замкнётся само на себя — и так далее. Хотя, скорее всего, перед нами просто поэзия, вольная и причудливая фантазия сказителей без всяких хитростей и подковырок.
— Откуда ты всё это знаешь? — поинтересовалась я медовым голоском, раздумывая, не прижать ли мне руку рыцаря к своей талии. Он ответил не сразу:
— Мне посчастливилось найти «компакт-библиотеку» с архивным отделом. Там очень многое сохранилось. Огромный материал, но собранный беспорядочно и совершенно не систематизированный. Если пытаться на его основе выстроить мало-мальски правдоподобную историю развития общества на этой планете — ничего не получится. Даже не разберёшь, где настоящие факты, а где фактологические вымыслы. Я, например, не разобрался, хотя имею представление о методах исследования.
— Ну, с нашей сказкой всё, вроде бы, ясно — чистый фольклор! Одна фразочка чего стоит: «Полежу я в гробу, полюбуюся…» Кошмар да и только, — поёжилась я.
— Да, здесь спорить не о чем. А как быть в других случаях, когда в литературный переплёт вкраплена определённая информация, от которой уже можно отталкиваться историку? Сопоставить не с чем, подтвердить или опровергнуть — тоже!