— Приведи пример, — попросила я и добавила: — Только чего-нибудь повеселее.
Серж искоса глянул на меня, чему-то усмехнулся, словно вспомнил именно такой фрагмент, а затем вытянул вперёд правую руку и громко провозгласил: «Никомед Четвёртый Филопатор, царь Вифинии. 89-й год до нашей эры!
Не раз царь Вифинии вспоминал о годах, проведённых в Капуе! Туда Никомед Филопатор был послан своим отцом Никомедом Третьим Эвергетом с целью обучения различным наукам, ибо Рим недаром считался самой культурной и просвещённой страной Запада, а Капуя была одним из богатейших городов и уступала только самому Риму. Она славилась своими школами (в том числе, и гладиаторскими), а также многочисленными лавками, где продавали всевозможные предметы роскоши.
Никомед регулярно писал отцу о своих феноменальных успехах (не уточняя, правда, в какой именно области) и в каждом письме постоянно просил денег, которые он тратил на модные одежды и духи, и которых ему катастрофически не хватало. Царевич завивался у лучшего парикмахера в городе, покупал самые современные и дорогие наряды. Кроме того, он начал писать стихи, подражая, естественно, Гомеру. Никомеду эти стихи очень нравились, но когда он пробовал читать их своим друзьям, то они (невежды, ничего не понимающие в высокой поэзии!) неизменно разражались гомерическим хохотом. Это сильно уязвляло самолюбие будущего царя, однако его утешало то обстоятельство, что великих не сразу оценивают по достоинству.
Да, деньки, незаметно пролетевшие в Капуе, были лучшими в его жизни! Единственное, чего страстно желал тогда Никомед, — это воссесть на вифинский престол. И что же? Сейчас он сидит на этом самом престоле, а его теперешнее положение унизительно, больше того — смешно! Вифинская знать его ненавидит, хотя и прячет свою ненависть под улыбкой. Того и гляди, насыплют яду в бокал, как пергамскому властителю Атталу Филометру, или просто прирежут, как Пруссия! Чтобы обезопасить себя от покушений, пришлось утроить охрану, и теперь священную особу царя охраняют уже свыше пятисот человек. Потом пришлось ввести должность главного отведывателя блюд, а чтобы этого обжору не подкупили, Никомед, недолго думая, назначил ему жалованье в 6000 статеров. Мало кто из придворных получал столько же! Впрочем, деньги выплачивались нерегулярно — царская казна пустовала, а сборщики налогов вместо того, чтобы набивать её золотом, набивали свою мошну. И звонкую монету приходилось занимать у ростовщиков. А занимал Никомед много и поэтому за короткий срок задолжал проклятым процентщикам огромную сумму — пять миллионов статеров! Хорошо ещё, что долги выплачивал пока Рим. И за эту услугу, и за многие другие приходилось рассчитываться, хотя и не статерами. Рим никогда и ничего не делал даром, и царь это прекрасно знал.
Никомед вздохнул и подумал о Мании Аквилии (напыщенный индюк, возомнивший себя новым Сципионом!) Теперь он столь часто наведывается в Никомедию, как будто Вифиния уже является римской провинцией, а он назначен в ней претором! Вот и сегодня Маний Аквилий прибыл с очередной просьбой, больше похожей на приказ. На сей раз «просили» уменьшить пошлины на римские товары, и он, Никомед, великий государственный муж и политик, не посмел отказать этому наглому патрицию, потому как понимал, что удержится на троне только располагая поддержкой Рима (хотя уменьшение пошлин наверняка вызовет новые волнения в народе…) О, эта вечно всем недовольная чернь! А ему придётся топить очередной бунт в крови опять же при помощи легионов трижды ненавистного ему Рима, который здесь и олицетворяет Маний Аквилий, этот лощёный боров, это ничтожество! Да поразит его молниями Юпитер-Зевс!
Ну, а может быть, не стоит исходить желчью? В конце концов, какая-то власть в Вифинии у него же осталась! Когда он скромно едет по улицам Никомедии в сопровождении сотни телохранителей, народ кричит: «Да здравствует Никомед Четвёртый Филопатор, Великий, Добрый и Справедливый!» Правда, иногда в толпе выкрикивают и ещё кое-что, но он, царь, старается не замечать этих грубых и стилистически плохо оформленных выпадов. Стихи, написанные им в редкие минуты отдыха от государственных дел, столь же прекрасны, как «Илиада» божественного Гомера. Во всяком случае, так утверждают придворные. Его двор — самый блестящий и пышный двор Азии (как говорят опять те же самые придворные). Ах, у него положительно нет оснований быть недовольным!»
Серж декламировал отлично. Я с удовольствием слушала, а когда он закончил, то, смеясь, зааплодировала, сразу вспомнив папиного зама Коревича с очень похожим имечком и характером. Однако пришлось указать, что налёт литературщины в повествовании более чем очевиден. Рыцарь сразу же согласился со мной, но заметил, что не пересказывал, а именно цитировал наизусть безупречно оформленный документ — присутствовал и номер, и код, и система тройной защиты от уничтожения. Не было только индекса группы материалов, в которую входил этот маленький кристаллик информации. И таких псевдоисторических откровений, перелицованных в серьёзные справки, в найденной библиотеке было гораздо больше, нежели простых и точных сведений.
— Это говорит о явной тенденциозности составителя, — подумав, сказала я. — Или даже о намерении приготовить спланированную «дезу» в будущее. Если хорошенько рассчитать перспективу…
— Простите, что перебиваю: а стоит ли? — едва заметно улыбнулся Серж.
Мне стало неловко — в самом деле, пошла вещать, как на официальном совещании! Не хватает только подчёркнутой жестикуляции да строгого костюма с удостоверением личности на лацкане…
Я затормозила и вынудила рыцаря повернуться ко мне лицом — пусть не забывает, что выгляжу я всё-таки не как сухарь-плесневая-корочка, а как очень даже сдобная булочка! Кажется, вышло эффектно, ибо моим локотком вновь завладели. Этого показалось мало, и я решила как следует случайно споткнуться. Сержу пришлось поддержать меня за талию — возражений на это не последовало. Хотя бы потому, что у притворщицы перехватило дыхание.
— Итак, мы пришли к соглашению, что специального обмана не было, — подытожил рыцарь, — и в моих руках оказалась лишь часть уцелевших документов.
— Угу, — с готовностью согласилась я и запела другую песню: — А ещё в твоих руках в данный момент и «мисс Эльза»! Представляю, что стало бы с бедным платьицем да и вообще со мною, свались я в ту канавку… Вы мой спаситель, Серж!
Это было уже верхом кокетства — оставалось только сложить губки бантиком. Я не собиралась переходить к откровенному заигрыванию со своим кавалером, но мне доставляло большое удовольствие слегка его раззадоривать. Небось, он истомился тут без достойного женского общества, бедняга… Ах, да — у него же была «старательная ученица»! Надеюсь, что ему успела осточертеть роль наставника королевской особы, и он воспользуется случаем и просто поухаживает за бедной, одинокой разведчицей…
Хотя, что я знаю об их настоящих отношениях? Ничего.
Вот уж воистину ночью не следует упоминать ни мифического дьявола, ни вполне реальную возможную соперницу! Едва Серж помог мне обогнуть ещё одну обширную лужу, предупредительно завладев и второй моей рукой, как из-за деревьев послышался весёлый смех, и навстречу нам — буквально лоб в лоб! — вышли Роман и Малинка.
Понятия не имею, что именно усвоила Младшая Королевна из уроков по этикету (да и велись ли таковые вообще), однако увиденное мною называлось: «Хоть и Манькой меня кличут, и в деревне я ходи, но сойду за городскую — ты получче погляди!» Мне так захотелось выдать вслух этот ехидный образец древнейшего славянского фольклора, что я еле-еле сдержалась. Может быть, потому, что явственно заметила, как у Сержа начала отклеиваться нижняя челюсть. Нельзя, конечно, утверждать, что ихнее Королевское Высочество и мой младший братик так уж откровенно тёрлись друг о дружку бёдрами, однако их ноги были сдвинуты весьма плотно для первого свидания. При этом своей левой рукой Малинка обвивала Романово предплечье, как вьюнок-вредитель, а в правой держала длинный стебелёк цветка с белыми лепестками и жёлтым сердечком, очевидно, полученный в презент. Время от времени она его очень старательно нюхала, а в промежутках между этим занятием обстреливала взглядами Ромку и скалила в улыбочке зубки. Встреча двух пар обещала быть весьма романтической…
Я покосилась на Сержа, но, похоже, он уже пришёл в себя, ибо вернул кусалку на место, а затем я вновь ощутила тяжесть его руки на своей талии. Что ж, если позволительно ясновельможным особам, то и мне можно поддержать рыцаря в его начинании! Для этого я очень медленно обхватила себя крест-накрест ладонями за плечи, а потом так же медленно опустила левую вниз до встречи с пальцами Сержа. И осторожно их прижала.
Не знаю, на что я надеялась, но если позлить Малинку, то ничего не получилось. Или девочка не приняла моего вызова, или вправду была чересчур наивна. Она уставилась глазищами сначала на Сержа, потом на меня и просияла, словно целый вечер мечтала увидеть нас именно в такой позе. А Серж был огорчён, я это чувствовала, и прикосновение к моему телу не очень-то его возбуждало. Оставалось надеяться, что он поймёт, как похожа простота поведения Малинки на бесхитростные подскоки щенка при встрече с хозяином, к которому он испытывает чувство обычной привязанности.