Мой отец был перегруженный работой провинциальный доктор. Его единственным временем отдыха — если не считать полуденные часы в субботу, когда он ложился на диван с закрытыми глазами и слушал радиотрансляции из Метрополитен-опера, — было время ужина, когда он выпивал один стакан вина — не больше и не меньше — и в своей бесцеремонной манере поведывал моей матери и мне об инфарктах и стригущих лишаях прошедшего дня в подробностях, без которых мы, наверное, вполне могли бы прожить. После этого он обычно возвращался в больницу и навещал на дому своих пациентов. И если мне не удавалось придумать стоящую отговорку, он брал меня с собой, ошибочно предполагая, что я получаю такое же, как он, удовольствие от всех этих мерзких звуков и запахов, не говоря уже о кровотечениях и рвоте. Именно бесчувственность и высокомерие, которые я терпеть не мог в моем отце, так раздражали меня во время моей первой встречи с человеком, называвшим себя «прот».
Но я решил — как делал всегда, когда случалось что-либо подобное, — не позволять своей личной жизни вторгаться в мой медицинский кабинет.
В электричке по пути домой я стал размышлять о том, о чем часто задумываюсь, когда попадается сложный или необычный случай, — о человеке и реальности. К примеру, мой новый пациент или Рассел, наш больничный Иисус Христос, да и тысячи других вроде них живут в своем собственном мире, столь же реальном для них, как наш мир для нас. Кажется, что понять это совсем нелегко, но так ли это? Я уверен, что хоть раз в жизни каждый из тех, кто сейчас читает мое повествование, был до того захвачен фильмом или романом, что совершенно «отключался» от реальности. Сны и даже мечты могут часто казаться реальностью, так же как и события, вспомнившиеся под гипнозом. И кто в подобных случаях может сказать: это — реальность, а это — нет?
Трудно даже представить, какие необыкновенные поступки способны совершить люди с серьезными психическими расстройствами, живя в своем иллюзорном мире. Например, «зацикленные ученые», целиком и полностью сосредоточенные на одной узкой области. Неспособные функционировать в нашем обществе, подобного рода люди «удаляются» в такие уголки мозга, куда большинству из нас и хода нет. Они способны на такое в математике или музыке, что нам и не снилось. Разве мы до конца понимаем человеческий разум? Стоит делу дойти до того, как человек учит, запоминает, думает, — мы все еще в потемках. Если в череп Вагнера пересадить мозг Эйнштейна, станет этот человек Эйнштейном? Или еще того пуще — пересади полмозга Эйнштейна Вагнеру и наоборот, кто из них будет Эйнштейном, а кто Вагнером? Или каждый из них станет кем-то посредине? А как насчет тех, у кого шизофрения? Какая из их личностей настоящее «я»? Или каждый раз они становятся другой личностью? А может быть, мы все в разное время — разные личности? Может, это и объясняет наши перемены настроения? А когда мы видим, что кто-то разговаривает сам с собой, с кем он разговаривает? Слышали, наверное, как люди говорят: «Я последнее время сам не свой»? Или: «Ты не тот, за кого я выходила замуж!» А как насчет благочестивых проповедников и их тайной сексуальной жизни? Неужели каждый из нас доктор Джекил и мистер Хайд?
Пожалуй, решил я, стоит задержаться немного на воображаемой жизни прота на его воображаемой планете и таким образом узнать о его прошлом: о том, откуда он родом, чем занимался. Возможно, даже удастся установить его настоящее имя! И тогда мы сможем найти его семью и друзей и не только успокоить их, сообщив, что он здоров и где он находится, но и с их помощью докопаться до причины и сути его странных конфабуляций. Я почувствовал то легкое возбуждение, свойственное мне в начале любого трудного случая, когда впереди столько непредсказуемого. Кто этот человек? Какие «инопланетянские» мысли бродят в его голове? Удастся ли нам вернуть его на Землю?
Беседа вторая
Я всегда стараюсь создать в своем медицинском кабинете как можно более приятную атмосферу: стены крашу в оптимистичные пастельные тона, вешаю на стены картины с лесными пейзажами, устанавливаю мягкий, отраженный свет. И никакой кушетки. Мы с пациентом сидим друг напротив друга в удобных креслах. А часы висят на стене у выхода так, чтобы пациенту они не были видны.