Я затворил дверь своей комнатки и нетерпеливо надорвал первый конверт. Почерк был не Амиля и не сестры Садаф. Но письмо безусловно под диктовку матери.
«Мой любимый сынок Замин. Когда ты был у нас в прошлый раз, все думал о своих городских заботах. Это меня тревожит. Писем от тебя тоже нет. Снится мне всякая всячина, а детей разве допросишься, чтобы написали? Говорят: давай лучше вызовем брата к телефону. Услышишь его голос и успокоишься.
Легко сказать — телефон! Это надо ехать в город, а меня мутит от запаха бензина. Да и морозы стоят крепкие. К тому же много забот с колхозными курами: чуть не доглядишь — болеют, дохнут. Сколько раз ходила к сыну Ханпери, думала, попрошу, чтобы разыскал тебя в Баку, когда поедет туда. Да разве его дома застанешь? Правда, вчера вечером сам явился. Лучше бы не приходил. Сны-то мои оказались вещими! На тебя злой наговор, сказал он. Я старалась держаться спокойнее. Ханпери — на что уж у нее рот дырявый! — и та возмутилась: «Что можно наговорить на такого смирного парня? Замин ничьей курице «кыш» не сказал». — «Он самовольно в селение приехал». Но ты ведь, сынок, говорил, что заехал по пути? Ах, чтоб отсох мой язык, когда уговаривала тебя задержаться! Я ведь думала, что в городе — как у нас в колхозе: один выйти в поле припозднился, так другой его заменит. Соскучилась я по тебе, все бы смотрела… Прости уж. Может, написать твоим начальникам, чтобы отпустили тебе вину? Какой большой грех лишняя встреча сына с родной матерью! Ведь и они чьи-то дети.
Сын Ханпери надулся как индюк и стал меня отговаривать: «Не советую. Действовать надо деликатно, с хитростью». Под конец сболтнул такое, что лучше бы мне не слышать. Ради могилы твоего отца, напиши мне всю правду. Когда камни возил для школы, брал деньги? Сколько взял? Я возвращу им до копейки. Зачем так сделал, сынок? Если ел неправедное, так и материнское молоко впрок не пойдет. Те деньги, что ты мне оставил, я еще не потратила. Все думала: прикоплю на свадьбу, будет невесте подарок… Можно ковер продать, что Садаф для тебя соткала. Главное, казенные суммы сполна выплатить. Напиши мне начистоту: сколько не хватает? В тот день Амиль газету принес, в ней твое имя упомянуто. Не поняла, что ты еще сделал? Будто большой груз возишь? Зачем это? Дороги у нас плохие, оскользнешься — руки-ноги поломаешь… Умоляю, дорогой, будь осторожен! И напиши не мешкая ответ».
Я вскрыл второй конверт. Тот, что потолще. В нем лежали деньги, оставленные мною матери, в нетронутой обертке. И еще небольшая пачка, к которой была приложена записка, нацарапанная наскоро карандашом. Просто листок, вырванный из записной книжки. Я перечитал его несколько раз: «Замин, думаю, лишняя копейка тебе пригодится. Прими как дружеский пай. Выполнить твою просьбу приехать не смогу. Не обижайся. Помни о нас! Мензер».
Я повторял эти скупые строки на все лады, переворачивал листок, ища продолжение. Пытался уловить тайный смысл записки. «Помни о нас». Значит, Халлы уверена, что я забываю прошлое, ухожу все дальше и дальше? Основания у нее есть. Разве так я должен был поступить при последней встрече?! Мне следовало не оставлять ее наедине с рассвирепевшим отцом, смело встать рядом с ней, прижать не таясь к груди и увести в свой дом…
17
Халима подробно пересказала мне разговор с матерью, который произошел у них вскоре после того, как она отвезла мне письма.
— Женщина должна уметь завлекать мужчину податливостью и веселым нравом, — безапелляционно изрекла Баладжа-ханум. — Брала бы пример с меня, с моей семейной жизни.
И, хотя Халима не наблюдала ничего подобного в отношениях родителей, даже не могла припомнить, чтобы видела хоть раз, как те сидят рядом, одни, без гостей, шутят и разговаривают друг с другом, она послушно ответила:
— Я постараюсь, мама.
— Но надо вовремя показать и свою независимость. Иначе превратишься в кухонную рабу. Муж приучится хвалить тебя только за вкусный обед.
— У меня есть специальность.
— При чем тут диплом? Главное в жизни женщины — муж, семья. Вот мой совет: сохраняй мужу верность, но не уподобляйся бриллианту, который хранят в шкатулке. Будь подвеской, которую носят на груди как медальон. Внутри медальона пусть остается фотография супруга, но светлыми искрами, блеском бросайся в глаза всем и каждому.
— Разве это верность?
— А ты думала, верность — то же самое, что покорность? Ну, нет. Женщина сначала побеждает мужчину, а потом всю жизнь заботится, как бы тот не вырвался из плена. Самая надежная ограда — ревность. Даже на встречного урода бросай зазывные взгляды. Муж должен воображать, будто держит тебя обеими руками.