— Почему же лачужку? — с досадой возразил дядя Селим, не глядя на меня. — Время лачуг кончилось. У Замина будет дом под черепичной крышей. Просторный. Чтоб не теснится, как мне. В старом доме нам и гостей негде принять.
Неожиданно один из плотников позвал:
— Мил-человек, подойди-ка сюда.
Селим обернулся:
— Что-нибудь нужно? Воды?
— Ты сам нужен. Видишь какое дело. Парни мои наткнулись на зарытый кувшин. Вдруг в нем золото? Так что смотри сам, на твоей земле он, чтоб обиды потом не было.
Кувшин оказался огромный, в человеческий рост, еле его откопали. Я хотел было ощупать горло, но мать поспешно отозвала меня. Ей почему-то не хотелось, чтобы я дотрагивался до диковинной находки.
— Сынок, поторопись. Мы поесть собрались. Не задерживай, мне еще мастерам обед готовить.
Нехотя я повиновался матери. Однако дядя Селим остановил на полдороге:
— Куда же ты, Замин? Обожди, сейчас вскроем кувшин. Посмотрим, что за сокровище оставили нам предки?
Плотники под шутки и нетерпеливые возгласы перевернули кувшин набок; один из них запустил в него руку и вытащил клок сена, а в нем позеленевшие медные браслеты, дешевые серьги и просто желтые кости.
Моя мать и бабушка Гюльгяз стояли возле клада молча, будто над покойником.
— Готовилось кому-то приданое, да не дождалась его живая душа, — скорбно проронила мать.
— Правильно говоришь, женщина, — подтвердил старый плотник. — Зачем хорошему сыну отцовское имущество? И зачем наследство плохому сыну? Зря прятали.
Про клад все скоро забыли, а постройка между тем шла полным ходом. Бабушка Гюльгяз по секрету шепнула матери, что старый дом Селим хочет отдать нашей семье. «Хватит нам нового, такие хоромы! Мне самой жить недолго осталось, а Селим подумывает о женитьбе — вот и пусть им с женой будет на счастье! У тебя, Зохра, дети, вам не скоро осилить собственную постройку».
Мне разговор этот был неприятен. Я спросил мать:
— Не перебраться ли нам всем в город? Говорят, на Дашгынчае электростанцию строят, а вокруг будет целый поселок для рабочих.
Мать запечалилась:
— Не могу я, сынок, погасить свечу твоего отца!
— Но ведь и там будет гореть твоя свеча?
— Здесь родные места. Захочет его дух навестить свое пепелище — ан пусто, только псы бездомные воют. Ни один из четырех детей не разжег отцовского очага… Ты еще молод, может быть, не заметил, что, когда хоронят стариков, в ладонь им кладут горсть земли? Не драгоценности берут с собой в вечное странствие, а родную землю. Что ее дороже?
— Разве город на голом камне стоит? — возразил я с досадой.
Мать мягко прервала:
— Ты живи своей жизнью, учись, набирайся ума. После сам все поймешь. Об одном хочу попросить: не слушай Селима, помогай ему при постройке нового дома, как только выберешь минутку.
— Он сам не захотел. — В моем голосе помимо воли прорвались обидчивые нотки. — Даже деньги предлагал за помощь.
— Ему нельзя иначе. Он на государственной службе и не может позволить, чтобы на него работали даром. Теперь другие времена. Он считает, что ты делаешь ему одолжение. Но ведь и мы у него в долгу. Мир так устроен: все ждут друг от друга помощи.
Занятия на курсах кончались в полдень. Обычно я возвращался домой, и до вечера оставалась уйма времени. Но к постройке Селима душа у меня не лежала, сам не мог понять отчего. Просто руки не поднимались.
Халлы как-то спросила: «Что нового в селении?» Я добросовестно порылся в памяти, но ничего, кроме нового дома дяди Селима, не приходило на ум.
Халлы вздохнула.
— Вздох свой отдай горному ветру, — шутливо пожелал я.
Она и теперь не подхватила разговора. Пришлось продолжать самому.
— Знаешь, моя мать не выносит двух вещей: когда руки складывают на животе и когда вздыхают без причины. Увидит женщину со сложенными руками и тотчас посоветует, не удержится: «Опусти руки! Не над мертвым мужем стоишь. Твой, слава аллаху, здоровехонек». А той, что вздыхает, отрежет как ножом: «С семью сиротами заблудилась в горном ущелье, что ли?» Не привыкай и ты, Халлы, вздыхать понапрасну. Мир вздохами не переделаешь, судьбы своей не исправишь. А у нас что плохого? Оба учимся, как хотели.
— Разве лучшие желания не обманывают людей? Ухватишься за них, как за полу чужой одежды, ступишь шаг, два — и вдруг видишь, что незаметно очутился на краю пропасти. Не всегда исполнение желаний приносит радость. — Внезапно она прикусила язык и круто переменила разговор: — Прочел мою книгу?
— Не полностью.
Халлы вспылила. Ответила с ядом в голосе:
— Для кого дом построить не в труд. А другой ленится книжку перелистать.