Она размещалась в старом, покосившемся доме. Железнодорожную станцию теперь перенесли гораздо дальше — она расположилась у самого спуска в долину Боздага, куда манили издали белые столбы с указателем. Когда-то стены чайханы тоже были сложены из чистейшего, сверкающего на солнце камня, но с течением лет от пыли и копоти потемнели, стали на вид землистыми, и даже зазоры между плитами настолько плотно забило песком, что дом казался теперь слепленным из единого куска. Остатки былого величия проглядывали лишь в сводчатой архитектуре заброшенного здания.
Первым на разведку отправился Гуси. Он вернулся с довольным видом и, щелкнув себя по горлу, радушно пригласил:
— Заходите, мужики. Каждому найдется по сто граммов для сугрева!
Пропуская вперед Солтана, я заметил, что тот идет весьма неохотно, чуть не спотыкаясь.
— Чем недоволен, внук муллы? Нет аппетита?
— Нет, почему же… — промямлил он, дожидаясь, чтобы Медведь-Гуси скрылся за дверью.
Солтана грызло скрытое беспокойство. Рыжеватые волоски на щеках и подбородке стали особенно заметны из-за разлившейся бледности.
— Замин, — быстро сказал он, — если ты сейчас же не одернешь Медведя, он развалит всю бригаду. Ему лишь бы стакан водки…
— Так пойдем туда.
— Нет. У меня больной желудок. Не могу есть столовское.
Когда я переступил порог чайханы, Гуси поманил меня к свободному месту за столиком. Прикрыв ладонью стакан, он со смешком сказал:
— Джейранье молочко. Не веришь, бригадир? Клянусь аллахом! Раньше их столько здесь водилось, что дорогу перебегали под самым радиатором!
— Твой младенческий возраст давно прошел, чтобы тянуть молочко.
— Ну, я выражаюсь фигурально. Разреши, бригадир, всем по сто граммов, а? Для пользы здоровья.
Вместо этого я решительно отвел его руку и со стаканом отправился к чайханщику.
— Здесь чайная или распивочная?!
Чайханщик, хладнокровно вороша кочергой уголья и собирая их в кучку под заваренным чайником, бросил через плечо:
— Не желаешь — не пей. Кто насильно льет тебе в глотку? Чаю захотел? Сиди жди. Заварится — принесу.
Мне не оставалось ничего другого, как с досадой вернуться за стол. Там уже была водружена тарелка с хлебом и сыром. Соседний со мною стул оставался свободным. Я послал Ахмеда за Солтаном, но тот покачал головой:
— Не придет. Думаете, из-за выпивки? Нет. Это уже не первый раз. У них семья большая: отец и зять не вернулись с войны, ребятишек осталось младших у матери Солтана не то пятеро, не то семеро, да и у сестры-вдовицы еще трое. Кормилец он один. Вот и бережет копейку, еду с собою возит из дома. Завернет горбушку, и ладно.
Гуси добавил сожалительно:
— За все время ни к кому не присел за стол и сам никого не угостил. А ты, Замин, ему, что ли, подражаешь? Не дал душе согреться. Боялся, что выпивка будет за твой счет?
— Возвратимся благополучно — всех позову за стол. А сейчас ни-ни.
В чайхане стоял невообразимый шум. В углу примостился бродячий ашуг, но звучание его саза заглушал разбитной парень, который барабанил по столу ладонью и то и дело затягивал визгливый куплет. Обводя мутным взглядом незнакомых ему людей, он отыскивал какой-нибудь недостаток и осмеивал его. Но, упершись взглядом в Медведя, счел благоразумным изменить тактику, пропел:
Медведь засмеялся и послал на тарелке просимое. А на стол небрежно швырнул еще пачку денег, показывая жестом, что платит за всех.
— Сегодня моя очередь. В следующий раз угощаешь ты, бригадир, — успокоил он меня.
— Но здесь слишком много.
— Зато нас быстро обслужили. Плачу за песни, за доброе напутствие. Да вот еще тарелку возьму для внука муллы.
— Не станет он есть. Обидится, — сказал Ахмед.
— У меня не обидится!
Я тоже засомневался:
— Стоит ли, Гуси? Может нехорошо получиться.
Когда мы вышли из жарко натопленной чайханы, дыханье забелело в морозном воздухе подобно паровозному пару. Представилось, как Солтан сидит один-одинешенек в промерзшей кабине и уныло жует захолодавшую краюху. Почему я раньше не замечал его вынужденной отчужденности? И неужели мы, его товарищи, не сумеем прийти к нему на помощь?
Укоризненная мысль перекинулась на Медведя, который козырял транжирством. Как получается: оба работают на одинаковых машинах, выходят в один и тот же рейс, но один отказывает себе в стакане горячего чаю, а у другого карманы набиты хрустящими бумажками?