— Почему? — забеспокоился Латифзаде.
— В районе действительно была эпидемия?
— Имеется акт ветеринарной службы. Результаты анализов.
— А в домашних курятниках куры дохли?
— Зачем нам этим интересоваться? — удивился Шамсиев.
— Узнайте. Досконально. И найдите покупателей, которые брали в те дни кур в магазинах. Перечислите их поименно.
— Будет сделано, — неохотно кивнул Афганлы.
— И еще. Подписи колхозников на ведомостях при получении добавки к трудодням от продажи ста тысяч кур необходимо проверить и подтвердить.
Я хотел поручить это прокурору Ибишеву, но тот сидел молча, никак не выражая своего отношения к общему разговору. Он был в форменном кителе, который придавал его массивной фигуре величественный вид.
— Хотел бы поговорить с вами наедине, — со значением сказал он.
— Здесь нет посторонних!
— Как угодно. — Прокурор секунду помедлил. — Я не согласен с тем, чтобы проводить гласное расследование.
— ?!
— Мы не сможем ограничиться несколькими виновными. Пока задержано пятеро. Ну и хватит.
— А другие виновные? Сколько их?
— Если хотите знать, то все село. Поголовно.
— Как это могло случиться? — Я грохнул кулаком по столу. — Где же вы были, если под боком процветало мошенническое предприятие?!
Латифзаде воинствующе вытянул худую шею, словно готов был отстаивать свою особую правоту.
— В проекте решения бюро, которое вы готовили, — едко сказал ему я, — об этом нет ни слова? Так ведь?
— А вы хотите, чтобы в партийном документе фигурировал как коллективный преступник целый колхоз? За это нас не похвалят, — изрек он. — Вопрос политический!
Я постарался сдержать негодование:
— Нужно ли понимать так, что товарищ Латифзаде, отвечающий за идеологические вопросы в районном комитете партии, готов обойти молчанием вопиющий факт? Заштукатурить его, будто дыру в стене?
Латифзаде ничего не ответил.
— Нам ведь всем попадет, — неуверенно проронил Афганлы.
— Лично мне мой партбилет дорог, — отрезал прокурор.
— Если узнают наверху, — плаксиво подхватил Шамсиев, — то наши имена поставят в один ряд и с истинными виновниками, и с теми, кто безответственно подмахивал ведомости, не вдумываясь в свои действия.
— Могу добавить, — веско сказал прокурор. — Колхозники действительно получали лишние деньги на трудодень как доход от птицефермы. Но — только треть того, что им полагалось. Хотя значительно больше, чем могло быть от продажи кур законным путем. Говоря юридическим языком, они являются соучастниками, если даже в их действиях нет прямого состава преступления.
Все помолчали, задумавшись.
— И все-таки мы должны сказать правду во всеуслышание. Я убежден в этом.
— Дать пищу врагам? — вскинулся Латифзаде.
— Каким врагам?
— Всевозможным вражеским «радиоголосам» — вот каким.
— Что же, нам жить да на них оглядываться? Строить свою работу по чужим меркам? Нерешительный ум, который сам себя загонит в заточение, все равно что мертвый. Если мы с вами так трусливы, так оглядчивы, имеем ли право стоять во главе района?
Латифзаде тяжело поднялся, опираясь руками о край стола.
— Я под таким решением не поставлю подписи. Мое имя как было до сих пор незапятнанным, таким и останется.
И все-таки бюро райкома состоялось. Провели его в колхозе «Весна», с участием местных членов партии. Афганлы, который был прикреплен к этому хозяйству и больше других повинен в безответственной слепоте, мог бы понести суровое партийное наказание. Но колхозники за него вступились, и было решено, что он временно возглавит колхоз, поскольку председатель находится сейчас под следствием. Постарается исправить то, что произошло при его невольном попущении.
Латифзаде произнес речь с большим пафосом, сплошь состоящую из общих мест. По мере того как он оглашал подбор цитат о необходимости повышения партийной и государственной дисциплины, слушатели — виновные и безвинные — молча вздыхали, уставившись взором в пол, словно внимали приговору. Но понемногу с облегчением распрямились и стали переглядываться веселее: оратор не назвал ни одной фамилии, не огласил ни одного факта.
Латифзаде стал представляться мне фигурой собирательной. Из-за таких, как он, невозможно никакое движение вперед. Они безупречны, эти чистюли; ни к чему не притрагиваются, не марают рук. Зато какие словеса! Сколько восклицательных знаков… Внутреннее равнодушие — вот социальное зло!
…Бывший председатель колхоза «Весна» Заки Хасыев явился ко мне в райком поздно вечером. Он был спокоен и даже как-то величествен в своей дерзости. Словно перед его глазами постоянно стояла пелена, и окружающее он видел лишь в одном цвете, угодном себе.