— Вам это должно быть известно лучше, чем другим.
Я не уловил мгновения, когда на трибуне возникла Мензер. Зал замер, и ее первые слова прозвучали среди гробовой тишины:
— Считаю, что товарищ Латифзаде прав. Хотя его намеки с негодованием отвергаю. Есть ли в системе просвещения ошибки, недоработки? Разумеется, есть. Партия справедливо считает, что отставание на хозяйственных участках своими глубинными корнями связано с просчетами всего воспитательного процесса. Однако школьное воспитание не может идти в отрыве от среды, и среда, в свою очередь, решительным образом влияет на формирование личности ученика. Как руководитель я готова признать вину. Как педагог, болеющий за свое дело, хочу высказать то, что лежит на сердце. Вся моя жизнь посвящена школе… — она запнулась, справляясь с внутренним волнением. — Много лет я живу одинокой женщиной, мой дом пуст и очаг не разожжен… — она остановилась, закусила губу. — Всей жизнью я хотела внушить своим ученикам — а ближе и роднее у меня нет никого на свете! — что существуют ценности более важные, чем жизненный успех и благополучие. Мы призваны сберечь идеалы ушедших. Это необходимо нам самим! Если подкосятся основы семьи, рухнет верность, исчезнет настоящая любовь, какую цену будет иметь материальное изобилие?! Оно не может стать заменой счастья… Сегодня я подала заявление с просьбой освободить меня от занимаемой должности. Но не потому, что считаю себя недостойной. Причины глубоко личные и важные для меня. Мы не сможем работать вместе с секретарем райкома Вагабзаде. Ничего предосудительного в наших отношениях нет, но они не предназначены для зрителей. Личная жизнь — не кинолента. Ее закрытые страницы не дано читать всем и каждому..
Пленум единодушно высказался за то, чтобы Мензер Велиева продолжала прежнюю деятельность. Даже Латифзаде.
20
Тусклые дни поздней осени сменяли друг друга словно бусинки четок. Под невидимыми пальцами судьбы их шарики с треском отскакивали в сторону один за другим, один за другим…
Прислушиваясь к монотонному звуку осенних четок, старые люди мысленно погружаются в сладостные видения давно прошедших дней. Я же испытывал облегчение оттого, что, когда минует тягостное время, энергия сердца будет полностью принадлежать грядущему. Мою душу постоянно согревал свет, исходивший от встреченных мною на жизненном пути добрых людей. Что ни твердили скептики, мир держится ими и только ими! Покров великодушия оберегает грешную землю. Когда в небытие уходит хотя бы один из праведников, мировое равновесие грозит пошатнуться. Невыносимо потерять чувство взаимной спаянности и ощутить себя одинокой песчинкой в холодном, пустом мироздании…
Эти мысли насеяла на меня болезнь матери, тревога за нее. Я ворочался ночами без сна во власти страха.
Как странно, думалось мне, что моя мать, которая с младенческих лет защищала меня от всего дурного, никогда не пыталась заглушить во мне чувство страха. Напротив, она считала страх необходимым. «Боль и страх не дают сбиться с пути. Они указывают границы дозволенного», — говорила она. Даже Латифзаде с его нарочитой «безупречностью» казался ей полезным. Пусть он не всегда прав, но задуматься над самим собою его упреки заставляют. «Нужны и такие люди, — твердила мать. — Ты совершишь ошибку, если удалишь его от себя».
Я не спорил. По опыту многих лет знал, что каким-то непостижимым путем мать в итоге оказывалась всегда права. Как бы далеко я ни уходил, ее нравственный мир оставался тем невидимым кругом, который очерчивал мою жизнь всю целиком. А что касается страха, то вспомнилась такая история из детства.
Колхозный бык убежал из хлева. Поймать его не смогли. Он скрылся в горах, одичал и пугал прохожих. Едва завидев его, каждый бежал без оглядки, спасаясь от острых рогов, либо карабкался, обеспамятев, на дерево и сидел между ветвями до полной темноты. Жнецы на дальних полях то и дело с опаской озирались по сторонам; парни отпугивали быка горящими факелами. Для нас, детей, он был постоянным пугалом; красные юбки девочек его особенно раздражали. Боясь гнева быка, мальчишки перестали устраивать набеги на соседние сады, меньше шатались по окрестностям, прилежнее зубрили уроки.
В тот год, когда началась война, быка кто-то подстрелил. Весть немедленно облетела селение, и вместо облегчения все громко выражали печаль и жалость. А мать мудро сказала: «Бык погиб потому, что нужда в нем миновала. Теперь мы боимся войны». Она считала, что общий страх объединяет людей, заставляет их напрягать внутренние силы, пробуждает мужество.