В голосе ее уже дрожали рыданья. Чтобы не видеть слез своей любимой, я переступил порог и побрел в сад по узкой тропинке света, падавшего из дверей…
5
Меня пробудил петушиный хор. Громогласное кукареканье неслось со всех сторон. Мать поджидала, когда я открою глаза. Она тотчас подошла ко мне.
— Сынок, тебя ждет длинный день. Чем раньше начнешь его, тем лучше. Завтрак уже готов.
— В Баку поеду только к вечеру, как решил.
— Тебе виднее. Тогда, может, еще подремлешь? Дай я подобью подушку. Ты так ворочался, что одеяло на полу.
— Ах, нене, ты, видно, не раз его уже поднимала, сторожила мой сон?
— Боюсь, что разбудила своими шагами… Хочу спросить, пока никого нет. Где тебя встретил сын Ханпери?
— На буровой. Я привез груз для бурильщиков, а он нанялся к ним землекопом. Разве Гашим уже в селении?
— Когда ты был у Мензер, он заходил… Не думай, сынок, что я тебя учу, ты сам уже взрослый. Но не откровенничай с ним! Как и его мать, они оба болтуны, разносчики сплетен. Нагородил всяких глупостей. Будто ты нехорошо отозвался о Мензер: мол, зачем она лезет с непрошеной помощью? Говоришь: отвезу машину яблок на какой-нибудь русский базар, сразу все долги погашу!
— Это он сказал?!
— Успокойся. Никто ему не поверит. Но длинным языком он может повредить тебе на работе. Дойдет до твоего начальника…
Садаф окликнула мать. Я проворно оделся. К завтраку опять набралось несколько односельчан, которые не повидали меня с вечера.
Амиль ерзал, порываясь вскочить. Наконец не выдержал.
— Гага, ты обещал ехать с нами на каменоломню? Ребята уже собрались возле школы. Ждут тебя.
Я встал из-за стола.
— Что ж, не будем терять времени. До обеда успею сделать три-четыре рейса. Только грузите, не зевайте.
Амиль обрадованно подхватил:
— Бензин председатель колхоза обещал дать. И деньгами, сказал, оплатит тебе, если захочешь.
— Ты, братик, от моего имени, вижу, действуешь?
Тот залился краской, но тотчас овладел собой.
— Учительница Мензер хотела в Баку позвонить, на твою работу. Она собирается попросить райком, чтобы тебя откомандировали к нам на неделю. Тогда мы живо весь камень перевезем, и стройка не задержится.
— Лучше пусть председатель расстарается насчет нового грузовика и возьмет на него Замина. Чем на других работать, лучше землякам порадеть, — бесцеремонно вмешалась соседка Ханпери, зашедшая в гости.
— Кто же это чужие? — недовольно сказала мать. — Разве твой Гашим трудится для чужих? Мы живем в Советском государстве сообща, у нас чужих нет.
— Может, так до войны и было, соседка, — возразила Ханпери с ухмылкой, — а нынче каждый норовит набить собственный карман. Копит про черный день.
— Зачем же ждать непременно плохого? — Меня обуревала досада. — Черные дни кончились, впереди хорошие дни.
— А я что, миленький, возражаю? Хорошие так хорошие. Только почем нам знать, что еще случится?
Мать решительно прервала бесцельный разговор. Протянула мне аккуратный сверток:
— Вот, сынок, это тебе вареные цыплята на дорогу. От нашей собственной наседки. Два съешь сам, а пару передай матери Билала вместе с моим поклоном. Она, бедняжка, мается в городе. Не захотела сына отпустить одного, будто он без нее науки не одолеет.
Амиль лукаво бросил:
— Ай, нене, что ты так заторопилась провожать брата? Уже насмотрелась на него, что ли?
Лицо матери помрачнело. Неуместные слова Амиля ей не понравились.
— Я делаю свое. Ты понимай как хочешь.
Я заспешил к машине. Ее вид приятно поразил меня. Борта блестели как новенькие, стекла кабины были протерты, а зеркальце лучилось солнечным отражением. За зеркальце был засунут букетик полевых цветов, перетянутый ленточкой.