Я поблагодарил и ответил, что быть полезным такому прекрасному и знаменитому городу, как Гяндж, для меня уже честь.
Председатель исполкома оживился.
— Если понравился наш город, переезжай насовсем, дорогой! Работой обеспечим. Намечено построить большой завод…
Халил, памятуя о недавнем разговоре, ввернул:
— Замина больше волнуют древние памятники. По его словам, мы совсем забросили гробницу великого Низами.
— Что ж, он дело говорит. Можем предоставить занятие и по этой части. Городу давно нужен хороший музей. А сколько новых школ у нас запланировано!
При слове «школа» я встрепенулся.
— Достаточно ли у вас педагогов?
Председатель исполкома не мог скрыть удивления: странный вопрос для водителя грузовика!
— Родственница окончила педагогический…
— Да хоть пятерых родственниц возьмем на работу!
Мы расстались на том, что сегодня я возвращусь в Баку, но по ходатайству исполкома получу командировку на длительный срок, чтобы организовать доставку водопроводных труб к высокогорному озеру.
Я был настолько озабочен своим обещанием, что, еще не миновав городской черты, уже дважды нарушил дорожные правила: проскочил на красный свет и сделал обгон без предупреждения. Помню, когда я впервые сел за руль, мне даже громко сигналить казалось неловким: вдруг внезапным звуком отвлеку задумчивого пешехода от каких-нибудь важных размышлений или спугну его сладкие мечты? Вздрогнув, он сорвет раздражение на неповинном человеке, а потом будет скверно спать ночь, недовольный собою…
Я никак не мог сосредоточиться на дороге. Почему-то вспомнились слова студента Билала, сына моих квартирных хозяев, что машины в конце концов подчинят нас себе, мы будем действовать только по их указке. Машины не склонны к рефлексии, их команды категоричны: зажигая сигнал, изволь уступить дорогу; вспыхнул светофор — остановись…
Прошло некоторое время, как я вернулся в Гяндж, и в течение недели жил в постоянном напряжении. Косые спуски, извилистый серпантин, изгибы горной дороги… С гор внезапно сползали волокна туманов, и я лишь чутьем тормозил в нескольких метрах от обрыва, спасая себя и трубы. Однажды чья-то легкомысленная легковушка чуть не наскочила на меня сзади и не напоролась на длинную трубу с незамеченным красным флажком. Я услышал детский визг и рванул вбок, рискуя сорваться в пропасть. Вышел из кабины на трясущихся ногах. Пятеро детишек тискали отца, считая, что это он так ловко затормозил и спас им жизнь.
В другой раз, съезжая по крутому спуску, почувствовал, как качнулся прицеп. Нажал на педаль, но машина продолжала скользить, будто на полозьях. Успел переключить скорость, остановился, потом попятился назад. Пронесло.
Нервы у меня были натянуты до предела. Раньше преодоление препятствий вызывало радостный подъем. Теперь я злился, скрипел зубами и, лишь проскочив опасное место, переводил дух, поглаживая усы дрожащими пальцами.
Но вот и эти опасные рейсы остались позади. Шоферская профессия вырабатывает у человека способность стремиться вперед, не оглядываясь на вчерашнее. Когда-то меня поражало, с какой стремительностью убегают назад столбы и деревья. Но постепенно я привык относиться к иллюзиям дороги хладнокровно и вообще меньше предаваться раздумьям. Может быть, прав Билал, говоря, что человек изобретает машины, а те взамен формируют его характер?
Впервые я так редко думал о матери и о Халлы. Напряжение трудной работы вытеснило все посторонние чувства. Неужели я стал черстветь? «Достаточно ли у вас педагогов?» — вот и все, что вырвалось у меня невпопад и даже несколько рассеянно.
Я очень хорошо понимал, что оставил Халлы на распутье, без определенного решения, в тягостных раздумьях. Вспоминался горький упрек ее отца: «Ты сделал мою дочь несчастной!» Неужели это правда? И, противясь вторичному замужеству, она на самом деле сопротивляется лишь своему давнему чувству ко мне? От меня защищает честь Селима? Возможно, никакой другой искатель ее руки не вызывал бы столь пламенных и противоречивых чувств. Ведь отказывая мне, она стремится сохранить мое уважение, удержать мою любовь. Ей по-прежнему хочется быть в моих глазах самой достойной из женщин.
Понемногу мысли о Халлы стали осаждать меня с прежней настойчивостью. Для чего, в сущности, я расспрашивал о работе для нее? Разве она собиралась менять место жительства? Ведь возможные перемены в ее жизни плодило лишь разыгравшееся воображение!