Окончив работу и вытерев кисть, молодой шофер попросил Икрамова:
— Откройте свою книжку, почитайте что-нибудь забавное.
Сафар-киши, уже надев шапку, чтобы уйти, осуждающе покачал головой:
— В народе говорят: сядь рядом с тем, кто заставит тебя пролить слезу, а не с тем, кто смешит.
Икрамов бросил на него благодарный взгляд, перелистал страницы дневника и, найдя свободное место, стал записывать.
— Отличные слова, товарищ Сафар. Водить знакомство с бесстыжим весельчаком, может быть, и приятно, но бесполезно.
Однако ему не хотелось обижать и старательного рисовальщика. Он нашел историю, которая могла прийтись тому по вкусу. Это был рассказ отца Икрамова.
Некогда один из кичливых карабахских беков покупал на базаре мясо у одного и того же мясника и всякий раз командовал: «Руби среднее ребрышко, вот тот лакомый кусок отрежь… Да проворней, не то самому рубану по шее!» Времена изменились, бека прогнали. Однажды мясник видит, что в сторонке стоит старик в рубище. «Ты не Нурулла-бек? — спрашивает. — Почему дрожишь?» Тот отвечает: «Хоть и дрожу, а захочу и рубану по шее!» Такова сила привычки.
Икрамов тотчас сделал свой вывод:
— Нам дрожать нечего, мы боролись за справедливость. Но некоторые по привычке продолжают ловчить и обманывать народ. Если мы их не разоблачим, к чему тогда весь труд революции?
— Кого ты имеешь в виду, ай Афрасияб? — спросил Сафар-киши, видимо раздумав спешить домой и закуривая папиросу.
— Да уж найдутся такие, поверь. — Задумавшись, Икрамов кивнул рисовальщику, который уже надевал пальто: — Повремени, сынок. Напишем еще один лозунг.
— С удовольствием. А про что?
— Ну хотя бы так: «Спекулянтам и калымщикам не место среди нас!»
— Суров ты сегодня, Афрасияб. А ведь люди готовятся к празднику… Да и не пойдут в разоблачители те, у кого куча детей на руках.
— Именно ради детей надо постараться навести порядок. Одними криками «ура» ничего к лучшему не изменишь, Сафар.
Когда мы вышли из ворот, северный ветер лютовал вовсю. За пеленой метущейся пыли небо казалось серым, а звезды блеклыми.
На следующий день, едва я сделал первый рейс, как в динамике раздался голос диспетчера:
— Номер девятнадцать — двадцать семь, к начальнику!
— Знаешь, зачем тебя зовут на ковер? — ехидно бросил Галалы, известный прихвостень начальства. — Поблагодари своего дружка Икрамова за это. Он тебя еще и не в такое втравит.
— Да что случилось?
— Выбрали его сдуру в местком, вот он и садится всем на голову.
По лицу Галалы ничего нельзя было угадать. Оно напоминало туго натянутую, хорошо продубленную козью шкуру: без единой морщинки. А чтобы поймать взгляд, пришлось бы двумя руками разлепить его сощуренные веки.
— Ты не тревожься, — продолжал он. — Я уже переговорил с начальником. Мы допустили ошибку: у тебя диплом техникума, а Икрамов чуть не по складам читает.
— Я за чинами не гонюсь.
— Дорогой, скромность хороша к месту. Все от него устали. То одного цепляет, то другого… Уже и до тебя добрался.
— Икрамов меня в чем-то обвинил?
— Да не то. Потребовал вознаграждения! Не понял? А дело пахнет политикой, вот-вот из райкома приедут.
— При чем тут я и политика?
— Опять не понял! Дело о твоем выдвижении. Песенка Икрамова спета…
Я решительно повернулся спиной. Вдогонку раздался торопливый приглушенный голос:
— Я тебе ничего не говорил, ты ничего не слышал!..
Сохбатзаде встретил меня сухо.
— Райком пожелал иметь обстоятельную информацию о новой инициативе. Садись и пиши.
— Вы считаете, я в чем-то провинился? Но ведь я никому ничего не навязываю! Если вы считаете, что попутный груз не приносит управлению пользы, дайте распоряжение ездить порожняком, вот и все.
— А ты знаешь, что говорят твои товарищи обо всем этом?
— Послушаю вас, узнаю.
— Говорят, что Вагабзаде сам деревенский, вот и хочет, чтобы мы ишачили на колхозы, теряли время, таскаясь по селам, возили мешки. А основная работа — снабжение буровиков — будет в загоне.
— Но это неверно! Самый большой крюк, который я делал, заезжая за попутным грузом, был не более десяти километров.
— Гм… в общем, люди не согласны.
— Если не согласны, отдайте приказ. Я ему подчинюсь.
— Не спеши. Мы пока отложим все это дело в сторонку. А вот против работы с прицепом ни у кого возражений нет! Так что даю добро.
Со стуком распахнулась дверь, и на пороге возник Медведь-Гуси. Еще не войдя в кабинет, он закричал: