После праздничных дней рано утром я прежде всего зашел к диспетчеру за нарядом. Там уже были Сафар-киши и молодой шофер-рисовальщик. Оба сумрачно смотрели себе под ноги.
— Не очень хочется браться за работу. Привыкаешь к праздникам. Жаль, что выходных так мало, — сказал я, обращаясь сразу ко всем.
— У нас их теперь будет побольше, — с недоброй усмешкой отозвался молодой.
Сафар-киши лишь молча пожевал губами. Я заподозрил недоброе.
— Что-нибудь произошло, ребята?
— Рухнула над нами крыша, вот что.
— То есть как?
— Посчитали, что умничаем не к месту.
— Да что случилось?!
— Спроси у диспетчера. Путевки не выписывает. Говорит поблизости работы нет. Остался один дальний рейс в Ростов. — Сафар развел руками. — А мне от дома нельзя надолго отлучаться… Такие обстоятельства.
— Давай обменяемся путевками. У меня на карьер, но я съезжу в Ростов. А у тебя что? — спросил у молодого.
Тот пожал плечами.
— Велено не отлучаться из гаража. Вдруг непредвиденный рейс или еще что. В общем, без заработка сегодня.
— А знаешь что? Поезжай-ка ты в Ростов, молодому интересно посмотреть на новые места. Посижу за тебя здесь.
— Акулы… чистые акулы! Чуть зазеваешься, проглотят с потрохами, — раздался за спиной знакомый глуховатый голос.
Я обернулся. Под глазами Икрамова набухли мешки то ли от бессонной ночи, то ли по нездоровью.
— Доброе утро, Замин. Впрочем, было бы оно добрым, да нам всем подножку дали. Слышал? Шоферы отказались ехать в дальние рейсы, побросали путевые листы на стол начальнику.
— Почему?
— У одного справка о болезни, а сам еле толстую шею поворачивает вроде меня. Справка липовая, ясно. Другой жалуется на старые шины — меняйте, и все. У третьего мотор внезапно забарахлил. Да разве их поймешь? — Икрамов устало махнул рукой.
Претензии были только к ремонтным мастерским, которыми заведовал Икрамов. Это настораживало.
— Изношенность шин соответствует нормативу?
— Конечно. Даже чуть не вдвое превосходит обусловленный срок. Я сам не понимаю, как может шина вместо сорока тысяч километров продержаться сто. Не в этом дело. Три дня ничего не могут изменить, а жалобы посыпались именно сегодня, не перед праздниками.
— Хорошо. А с мотором что?
— Он тоже две нормы отработал. Водитель недавно даже премию получил. Но сегодня ни в какую! Меняйте, и дело с концом.
— Знал бы я раньше, поработал на праздники, отремонтировал.
— Это бесполезно, Замин. Разве не понимаешь? Не этот так другой предлог найдется.
— Акты составили?
— Конечно, нет. Сохбатзаде не допустил, сказал, что справимся своими силами: и мотор, и шины сегодня же будут новые.
— А мнимого больного они не захотели положить на носилки — и в больницу?
Икрамов, багровея от гнева, воскликнул, перекрыв шум в диспетчерской:
— Они у меня сами заболеют! Такую мину подведу, что кверху тормашками скатятся под откос.
Я сказал, что мы втроем обменялись путевками.
— Какие еще дежурства? — возмутился Икрамов. — Бери последнюю путевку на трассу и поезжай.
Сафар-киши понимающе покачивал головой:
— Они эту путаницу из-за меня устроили. Знали, что я не могу далеко уезжать, и решили таким путем всех троих, как вязанку, взвалить на плечи.
Я нагнулся к окошечку диспетчера, чтобы сказать об обмене маршрутами. Сквозь пыльное стекло увидел, как через заднюю дверь вошел Галалы. Он тоже меня заметил. Отодвинул рукой диспетчера, спросил, заглядывая в оконце:
— Вагабзаде, почему не в рейсе? Что-нибудь не в исправности?
Я выпрямился и посмотрел на него сверху вниз. Шоферы заинтересованно сгрудились вокруг.
— Я хочу поехать в дальний рейс вместо Сафар-киши.
— Но у тебя норма уже выполнена.
— Какая еще норма?
— По тонно-километрам. Тебе ли не знать!
— Значит, в дальние рейсы направляют тех, кто отстает по этому показателю?
— Вот именно.
— Направьте тогда Ахмеда и дядю Джалила.
— Их путевые листы уже оформлены. И печать поставлена.
— А для пользы дела нельзя разве переделать?
— Ты в адвокаты к другим не лезь, Вагабзаде! О себе позаботься.
— Рабочие люди не живут наособицу, товарищ Галалы. У нас плохое и хорошее — все поровну.
— Ты меня не учи!
— А вы не кричите. Страна большая, мне везде работа найдется.
— Да что ты заладил: рабочий, рабочий! Если ты рабочий, так на шею можешь сесть?
— Зачем нам ваша шея? Место рабочего человека гораздо выше — за столом президиума, в правительстве.