— Эй, парень! — раздался зычный голос водителя автобуса. — Последняя остановка. Дальше идем в парк.
Я вышел и оглянулся. Видимо, час был очень поздний. Лишь в редких окнах горел свет. Да и он как-то неприятно подмигивал, будто насмехаясь над моей душевной сумятицей.
11
С работы я возвратился затемно. Почти целые сутки за рулем вымотали силы. Хотелось поскорее лечь в постель, вытянуть занемевшее тело, расслабиться. Но в дверь постучали. Это оказался Билал. Последнее время мы как-то не успевали с ним перекинуться словечком.
Вообще-то Билал был замкнутым парнем. Он не отличался общительностью, его внимание было постоянно направлено на слишком серьезные вещи, которые не всех интересовали. Он производил впечатление неуживчивого человека. Но у меня с ним быстро наладился контакт. Чаще он соглашался с моими суждениями, а если чего-то не принимал, то не горячился, не сыпал словами, лишь нервно листал книгу и постукивал пальцами по переплету. Серьезные карие глаза обращались тогда ко мне с некоторым удивлением: как это я не разбираюсь в простых проблемах? Однажды он даже обиделся.
В выходные дни я поднимался поздно. Проснувшись, продолжал лежать в постели, чтобы дождаться, когда хозяева окончат завтрак. Они стали бы приглашать меня за стол, а мне не хотелось ни стеснять их, ни обижать отказом. Наконец стук ложек, дребезжание посуды смолкли, и я быстро оделся.
— Доброе утро, — сказал я, выглядывая на веранду.
— Входи, сынок, входи. Доброе утро! — приветливо встретил меня отец Билала.
— Как ваше самочувствие? — учтиво спросил я у хозяйки.
— Да умру у тебя под ногами, дружок! Как ты сам-то побледнел, осунулся… Работа выматывает тебя. Не понимаю, как твоя мать это терпит? И ешь совсем мало. Угощаю — отказываешься. Наверно, хуже готовлю, чем в родном доме?
— Вовсе нет, — торопливо отозвался я. — Если не возражаете, сегодня сяду с вами, попью чаю.
Лицо женщины осветилось, словно ей преподнесли подарок. Не веря ушам, она взглянула на меня и заулыбалась. И вот уже на керосинке в углу заскворчали на сковородке блинчики. Запах топленого масла наполнил веранду.
Старик тоже засуетился, освобождая стол для чаепития. Но вскоре я заметил, что настроение у него подавленное, горестные морщины на лбу никак не расправляются. Он уныло курил самокрутку за самокруткой.
Умывшись, я сел за стол.
— А где Билал?
— Где-то… Придет, наверно. Дело у него поблизости.
Голос звучал нетвердо, сам старик смотрел в сторону. Его жена не была так сдержанна. Гремя посудой, плаксиво подхватила:
— Помоги советом, Замин. Просим, как родного. Билал готов всю жизнь превратить в пыль! Тянет в сторону…
— Эй, женщина, — проворчал отец. — Есть что сказать, так говори. Не петляй.
Оказывается, Билал получил Назначение в Кировабад. А родители ожидали, что он вернется в родное село, где их старый дом был подновлен и даже пристроена комната для гостей. Мало смысля в науках, жители горного селения давно уже распустили слух, будто сынок Сары-киши «выучился на райкомщика»; как приедет, так и станет «главным секретарем». Все годы учения Билала горцы ловили о нем добрые слухи: ездил-де он в Москву к самым ученым людям, статью его печатали в газете. Когда Сары-киши с женой наведывались в родные места, их встречали с почетом, не знали как угостить, под локти подкладывали пуховые подушки вместо мутаки.
И вот теперь, спустя четыре года, все усилия родителей готовы рухнуть: они возвратятся одни, с пустыми руками. Поползут новые слухи: Билал бросил отца с матерью, Билал женился на городской. В общем, все по пословице: вылезла черепаха из скорлупы и больше ее не признает…
— Замин, сделай что-нибудь. Уговори его. Поставь на мое место свою мать… Сколько в селе девушек-невест, в любую дверь стучи — примут с почетом…
Мне почудилось, что она неспроста заговорила о невестах.
— Вы думаете, ему кто-то приглянулся здесь?
— Да. Или гянджинская, тамошняя.
— Я поговорю с Билалом, выясню его планы. Вы рано всполошились.
Едва я вернулся в свою комнату, как услышал на веранде голос Билала. Вскоре он постучался ко мне. Вид у парня был взволнованный, на щеках пылал румянец, глаза лихорадочно сверкали, а пальцы были холодны как лед.
— Побеспокоил? Прости.
— Что ты! Очень рад.
Мне хотелось, чтобы разговор начал именно он. Но после первых слов наступила заминка. Я пережидал с некоторым беспокойством. Билал был непредсказуемым человеком. Он мог взорваться, наговорить в запальчивости много обидного. Да и то сказать, мне ли, простому шоферу, давать советы и вмешиваться в судьбу завтрашнего выпускника университета? Он мог бросить презрительно: «Себе галушки не слепит, а для другого лапшу готов нарезать?» Разумеется, такой разговор был бы между нами последним.