Она чувствовала, что он заждался, но относила все это к профессиональному недовольству тем, что работа затягивалась. Она присаживалась на свой пенек у костра и сидела так некоторое время тоже молча, глядя в огонь и пошевеливая его обугленной суковатой палкой.
— Опять не отпускали? — ворчливо спрашивал Берестов.
— Опять, — устало с оттенком насмешливой грусти отвечала она.
Он уже научился определять ее состояние по голосу, чувствовал: сегодня она в хорошем настроении, а вот сегодня что-то случилось неприятное, видно, нервничать пришлось.
— Устали? — спрашивал он сочувственно.
— Есть немного, — говорила она. И добавляла тут же: — Чепуха! Пройдет…
Она встряхивала головой, и волосы ее разлетались и снова косо ложились на лоб, тяжёлым полукружьем закрывая часть щеки и глаз.
— Просто крику много, шума, оттого и устала.
— Он кричит?
— И он, и другие. Это не, знаете, как запевала в хоре. Чем выше начнет, тем выше все петь будут.
Он орет — и все орут. Стиль такой… Иначе работа не пойдет…
— Взрывать скоро будете?
— Скоро. Через неделю, наверно. Вы услышите.
— Не опасно это для вас?
— Ну что значит — опасно? Все опасно, если делать неграмотно. Просто ходить по горам тоже опасно, если не умеешь. Это ведь наша профессия…
— Да… Простите… Никак не могу свыкнуться с мыслью, что вы геолог. Знаете, как-то не вяжется. Ваши суждения о жизни, об искусстве, ваше понимание многих вещей…
Берестов вглядывался в ее лицо, но оно почему-то не давалось ему сегодня. Что-то замкнуто было в нем.
— Понимаете, мне все время кажется, что вы случайно попали в геологию, что ваше истинное призвание — музыка или живопись…
Она улыбнулась.
— А вот, представьте себе, ошиблись. Учили меня в детстве и музыке, и рисованию. Даже балетную студию посещала. А геология перетянула. Я ведь в семье геолога росла. С пеленок, можно сказать, окружали меня минералы, мудреные названия, карты, приборы. И с самого детства привыкла я к тому, что наука о земле, о ее богатствах — одна из самых нужных и важных для человека наук. Она больше, чем какая другая, способна сделать людей счастливыми. И с самого детства все было для меня решено.
— Отцом вашим, наверное?
— Что вы! Отец, как ни странно, всячески противился. Хотел сделать из меня кого угодно — только не геолога. Считал — не женская эта профессия.
— Правильно, — сказал Берестов. — И я так считаю.
— А я вот считаю иначе. Я ведь упрямая. Как решила — так сделала.
— И не жалеете?
— Пока нет.
— Дай вам бог и дальше.
— Спасибо.
— И все-таки честно, — неужели вас не тянет в город, к людям, к театрам, к концертным залам? Вот я тоже устаю от всего этого, бегу сюда, в горы, отдыхаю душой. А потом не могу. Должен возвращаться. Наверное, все-таки люди недаром собираются вместе — в городах, в селах. Общение с природой дает радость, но по контрасту. Оставьте человека один на один с природой надолго — и он сойдет с ума от одиночества.
— Конечно, тянет… Часто дни считаешь, часы. А потом снова — считаешь… Горы зовут! Есть в них, знаете, что-то такое притягивающее.
— Уж мне ли не знать! Вы мои работы не видели?
— К сожалению.
— Может, и к счастью… Впрочем, будете в городе — посмотрите. И напишите мне. Хотелось бы знать, что вы об этом скажете.
— Вам действительно это интересно? — спросила она.
— Очень. Даже важно. Поверьте…
— Хорошо. Обещаю вам…
— Вы знаете, я ведь не случайно задаю вам эти вопросы… — Берестов, разговаривая, кидал мазки на полотно. Он все время занимал ее разговорами, он видел, что так освобождает ее от скованности, отвлекает от мысли, что ее рисуют. — То, что я пишу сейчас, так далеко от геологии, от науки, от вашей профессии. Это, если хотите, гимн мечте, устремлённости к ней, к чему-то далекому, недостижимому и вечно прекрасному, передающемуся из поколения в поколение.
— Странно! — она вскинула голову, посмотрела ему в глаза. — Мечта людей, устремлённость, вера в нее… Это же геология… Точный портрет. Не заметили?
Она негромко засмеялась. И он засмеялся тоже.
Она стала сниться ему по ночам — его «Девушка у костра». Она сидит в куртке, в сапогах, руки опущены прямо вниз — она оперлась ими о сруб дерева и смотрит в огонь. Багрово-желтый отблеск пламени — на ее лице.
Он все время видел по ночам ее лицо, освещенное пламенем костра. В нем и задумчивость, и мечта, и предвестье радости, и в то же время еще что-то, чего он никак не может пока уловить и что должно прийти — он знает. Раз начало сниться — значит, придет.