В отличие от людей, обезьяны все еще вынуждены были разделяться по видам, противопоставляя один вид другому. Иногда Цезарь думал, что объединялись они только из-за того, что боролись с общим врагом. И молился, чтобы разделение на виды прекратилось, когда человеческая угроза исчезнет.
«Вместе обезьяны – сила».
Сопровождаемый друзьями и семьей, Цезарь печально смотрел на то, как несущие факелы обезьяны подошли к помостам, которые были больше, чем ему бы хотелось. Десятки обезьян ждали, когда приближающийся огонь поглотит тела. Трагическая потеря обезьяньих жизней внушала Цезарю отвращение.
Морис заметил боль в его глазах.
«Ты чувствуешь себя ответственным за это», – показал он жестами.
– Я за это в ответе, – тихо сказал Цезарь. – Наши дети уже привыкли к кровопролитию.
«Коба начал эту войну, – снова жестами ответил Морис. – Это его надо винить».
– Нет, – Цезарь покачал головой. – Я должен был предвидеть… что он не сможет забыть того, чтó люди с ним сделали. И что он захочет отомстить им. Я был слеп.
До того как Цезарь освободил его, Коба был подопытным лабораторным животным, над которым ставились жестокие эксперименты, – он научился от людей только ненависти. В конце концов эта ненависть заставила его предпочесть войну – миру и восстание – верности Цезарю. И люди, и обезьяны до сих пор платили за месть Кобы, хотя эта коварная обезьяна уже давно была мертва.
– Он был моим другом, – сказал Цезарь. – И его кровь – тоже на моих руках.
Факелы подожгли помосты. Липкая смола трещала и пузырилась, заставляя огонь расползаться быстрее, пока тела мертвых ни затерялись во взметнувшихся ввысь языках желто-оранжевого пламени. Цезарь чувствовал на своем лице и шкуре жар от огня. Маленький Корнелиус, укрывшийся на руках у матери, скулил от страха при виде громадных языков пламени. Корнелия, чтобы успокоить малыша, гладила его по голове. Ее глаза были влажными от горя.
– Никто не знал, какая тьма жила у него внутри, – настаивал Морис.
Цезарю очень хотелось в это верить.
От помостов летели искры, дым и языки пламени, наверное, вместе с душами принявших мученическую смерть обезьян. Цезарь знал, что люди верили в загробную жизнь, где живые когда-нибудь встретятся с мертвыми. Цезарь точно не знал, будет ли так же и с обезьянами и хочется ли ему этого.
Потому что это значило бы, что он снова встретится с Кобой.
«Жизнь Кобы была в руке Цезаря. Предатель качался высоко над опустошенными развалинами не достроенного людьми небоскреба в разрушенном Сан-Франциско. Дым, языки пламени и алые тлеющие угольки летели из подвала здания, взрыв в котором только что обрушил большую часть строения, ранив нескольких обезьян и едва не убив Цезаря и Кобу, дравшихся за место вожака. Цезарь, раненый и истекающий кровью, стоял на шаткой стальной балке, держа в своей руке руку Кобы. Только иссякающая сила Цезаря удерживала Кобу от падения вниз с высоты нескольких сотен метров.
Коба смотрел на Цезаря единственным здоровым глазом, другой глаз он потерял из-за людей задолго до того, как две обезьяны в первый раз встретились. Старые шрамы были свидетельством экспериментов, которые проводились над ним людьми много лет назад, но кто простит Кобе его собственные преступления? Он организовал заговор против Цезаря, пытался совершить на него покушение и устроил широкомасштабное нападение на колонию людей, которое почти навсегда уничтожило надежду на мир между людьми и обезьянами. Если кто-то и заслуживал смерти, это был Коба.
Цезарь боролся со своей совестью. ОБЕЗЬЯНА НЕ ДОЛЖНА УБИВАТЬ ОБЕЗЬЯНУ – это был первый закон, которому он научил свой народ после того, как обезьяны стали умнее. Он всем сердцем верил в этот закон.
Но Коба больше не заслуживал, чтобы к нему относились как к обезьяне.
Цезарь выпустил руку Кобы из своей руки и стал наблюдать за тем, как тот падает вниз. Вопя от страха, Коба мчался навстречу своей гибели, бесконечно падая в ревущий внизу огонь, сверкавший как погребальный помост…»