Одним прыжком Рипли оказалась в водительском кресле.
Берт и Бишоп молча уставились на нее.
«Ну, ничего! Еще ничего не кончено!» — снова скрипнула зубами Рипли.
— Ньют, держись, — коротко и сухо приказала она.
Металлические дуги страховки опустились, накрывая собой девочку.
Горман растерянно заморгал. Похоже, до него начало доходить, что хочет натворить эта женщина.
— Рипли! — завопил он не своим голосом.
Двигатель взвыл, быстро набирая обороты.
Скрипнули и высекли пригоршню искр о стальной пол колеса.
Транспортер рванулся с места, чуть не опрокинув Гормана на спину.
— Ньют, держись! — повторила Рипли.
Управлять транспортером было несложно. Даже погрузчик имел гораздо более сложную систему управления. Горман вскочил на ноги и бросился к ней.
Его нисколько не заботило то, что транспортер, оставшись без водителя, на полном ходу может потерпеть аварию, — его охватила дикая ненависть, вызванная, похоже, инстинктом самосохранения, принявшем у бедняги столь извращенный вид, как сохранение карьеры. Он видел в Рипли только препятствие на своем пути, нарушившее все планы, — теперь Горману стало казаться, что он их имел. Препятствие нужно было убрать как угодно, любой ценой… Пусть дело уже сделано, но на этой женщине можно хотя бы душу отвести!..
Горман вцепился в Рипли и почти выдернул ее из водительского кресла. От резкого рывка у нее помутнело в глазах. В стукнувшихся о край страховочного пояса коленях вспыхнула боль.
Транспортер вильнул.
— Да что вы делаете! — подскочил с места Берт.
Только аварии ему и не хватало! Этот идиот Горман сумел вывести из себя даже его.
Окрик чуть не осадил Гормана. На миг его руки разжались, и Рипли каким-то чудом, успела перехватить руль и отвести машину от угла, столкновение с которым могло закончиться для всех плачевно.
Но налитые кровью глаза Гормана снова уставились на нее, и сильные натренированные руки опять вцепились ее хрупкие плечи.
Рипли напряглась, ожидая новой боли, но ее не было: подошедший Берт отшвырнул Гормана в сторону.
— Вы не имеете права! — завопил лейтенант.
Новое оскорбление застало его врасплох и окончательно уничтожало морально. Вмешательство Берта он воспринял как предательство, коварное и подлое: ведь разве не от Компании исходила инициатива проведения этой операции?
И если представитель Компании, пославшей его на это дело, мешает ему же… все, на карьере можно ставить крест. Это была последняя капля…
— Горман, вы сами ничего не можете делать, так не мешайте ей! — назидательно проговорил Берт.
Он был сейчас очень доволен собой за то, что сохранил самообладание в такой ситуации. Десантник-профессионал сплоховал, а он, по сути управленец, вел себя мужественнее и сдержаннее всех. Что ж, этим можно было по праву гордиться.
Сама опасность казалась ему едва ли не забавной: вера в собственную неуязвимость позволяла ему смотреть на все как бы со стороны. Трезвый ум всегда может многое и многого стоит, даже если его трезвость проистекает из другого опьянения.
При несколько иных обстоятельствах Рипли наверняка подарила бы Берту благодарный взгляд. Но сейчас глаза ее всматривались в дорогу.
Умение умением, а на такой скорости внимание не должно ослабевать ни на секунду. Что, если очередную преграду не удастся пробить?
Рипли была сейчас в таком состоянии, что будто ощущала издалека истинную толщину перегородок, врезаясь в одни и огибая другие. Она не знала и не задумывалась над тем, как это у нее выходило, — она должна была приехать к лифту прежде, чем у людей кончатся патроны и их накроет адская погоня.
Наверное, один только Бишоп остался в этой схватке безучастным. Конечно, он понимал, что здесь, несмотря на отсутствие крови, тоже решаются судьбы, но пока не видел оснований для вмешательства: мгновенно проведенный расчет подсказывал ему, что настоящие люди в состоянии сами разобраться между собой.
Острая бронированная морда транспортера, которой мог бы позавидовать любой монстр, с потрясающей легкостью крушила стены и перегородки.
Транспортер мчался на помощь.
18
В ущелье пахло Чужими. Из-за слишком ровных стен этому месту и не следовало особо доверять, но весь город двуногих состоял только из них. Запах Кривому не понравился: почему-то он не наталкивал на мысли о еде, а тревожил. Коротколапый тоже был от запаха не в восторге, его ноздри нервно шевелились.
Кривой взглянул на собрата меньшим глазом. Оба видели одинаково плохо, так что ущербность Кривого была скорее внешней, и звался он Кривым, чтобы хоть как-то выделяться из общего Роя. То же самое можно было сказать о Коротколапом: одно из его щупалец было на сегмент короче, чем у остальных. Зато оба обладали слухом, в то время как большинство особей в Рое были глухими. Это, уже более серьезное отклонение от нормы, сделало их разведчиками.
Пока основной Рой прохлаждался у кокона с едой, они и еще несколько им подобных должны были обшаривать город.
На этот раз в городе что-то происходило. К запаху, неприятному и резкому, добавился еще и звук, тоже не похожий на те, что обычно издавали двуногие. На этот раз пришельцы рычали. Совсем рядом, за углом.
Неизвестное существо выскочило из-за угла очень быстро. У него был четыре… нет, шесть нелепых крутящихся конечностей и ни одной нормальной. На спине торчали неодинаковые уши, зато глаза на морде с острыми скулами или носом — точно описать части тела этой твари было сложно — выглядели на удивление красивыми. Кривой был готов залюбоваться ими, но Коротколапый вдруг с отвращением хмыкнул. «Что такое?» — посмотрел на него Кривой. «Фальшивка. Двуногие», — ответил жестами его приятель. Последовавшие за этим эмоции Кривого словами передать трудно, но они являлись крайне отрицательными. В самом отдаленном приближении их можно было бы определить как возмущение, вызванное кощунством чужаков, спрятавшихся в существо с очаровательными глазами. Или Коротколапый ошибся? Может, они были просто паразитами, забравшимися внутрь другого существа, хоть и более чуждого, но сразу вызвавшего симпатию?
Существо, а может, скорлупа двуногих, улетело за угол. Кривой поспешил в ту сторону, но щупальце Коротколапого остановило его. «Ты что, забыл, что мы собирались пойти за город, посмотреть на Летающего?» — сказал он. Кривой возразил. То, что кто-то усмотрел вещь, которой и быть в природе не может, совсем не означает, что он, Кривой, должен все бросать и идти туда. Может быть, летало как раз вот это, оседланное двуногими, существо. И вообще, за этими двуногими нужно понаблюдать: может, удастся понять, почему они такие неправильные.
Последнее Кривой, как и его друг, знал от рождения. Словно из снов или забытья у них всплывали совсем другие образы двуногих, которые были нужны и почти симпатичны. О них нужно было заботиться, укладывая в коконы. Этих тоже надо было укладывать в такие же коконы, но им это нравилось еще меньше, чем когда приходилось их есть. И еще, что было уже совсем неправильным, они убивали на расстоянии. Инстинкты говорили, что этого двуногие уж совсем не должны были делать. Так что Кривому очень сильно хотелось понять, что здесь не так. К тому же эти двуногие были новыми, не теми, которых он знал. А вдруг именно они и окажутся «правильными»?
Коротколапый замахал щупальцами: «делай, что хочешь». Летающий казался ему намного интересней. Подумаешь, скорлупа-носитель двуногих — кому не ясно, что такое должно было существовать? Раз у них есть носители, значит, они должны быть у всех — это выглядело само собой разумеющимся. Уж если изучать двуногих, то только для того, чтобы разгадать секрет убивающих на расстоянии палок… Другое дело, когда речь идет о совершенно небывалом явлении вроде полета: такое разве что в самых странных снах увидишь.
Собственно, понятия «сна» как такового у них не было, но в минуты отдыха перед глазами порой проносились расплывчатые картины из тех, что при всем желании не спутаешь с реальностью.
Сны были не у всех — у них да еще у некоторых, тоже держащихся в Рое особняком.
«Ну, я пошел?» — спросил жестами Коротколапый.
«Иди», — махнул ему Кривой и прыжками помчался вслед за носителем двуногих.