— Они тут везде ходят? — спросила Яна у Шона, гладившего спину одной из кошек. Даже стоя в нескольких шагах от них, Яна прекрасно слышала довольное урчание.
— Не везде, — ответил Шон, погладив еще одну. Первая кошка перестала урчать и, подойдя, принялась тереться о ноги Яны; у женщины возникло странное ощущение, что кошка радуется ей не только как спутнице Шона. Она наклонилась и почесала кошку под подбородком, за что была немедленно вознаграждена возобновившимся довольным урчанием.
— Кто идет? — донесся до Яны и Шона басовитый голос.
— Шон Шонгили и Янаба Мэддок! — крикнул в ответ Шон.
— Шон? И его дама? Трижды приветствую вас! Поспешите вниз — здесь вам нальют по стаканчику хорошей выпивки!
"Поспешить” было нелегко: кошки тыкались в путников, обнюхивая их и напрашиваясь на ласку, что сильно затрудняло движение. Нанук прыгнул вперед и исчез где-то внизу. Отсюда Яна уже могла рассмотреть странное расположение домов: их было штук двенадцать-четырнадцать, и каждый находился на земляной террасе. Скала служила домам вместо задней стены, а на террасах размещались маленькие садики или дворы со скамеечками. Дома лепились к скалам по обе стороны от вьющейся ленты дороги, которая оканчивалась широкой террасой, служившей пристанью; однако пристань эта находилась на порядочной высоте над водами Фьорда. Здесь аккуратно расположились лодки, с деревянных рам свисали сушившиеся на солнце сети, а в дальнем конце большой террасы находился деревянный сарай, в котором, как предположила Яна, должно быть, и строили лодки. Однако же вода была слишком далеко для того, чтобы Фьорд Гаррисона мог действительно служить портом...
— Сейчас отлив, — пояснил Шон, услышав удивленное восклицание Яны. — Когда наступает прилив, вода прибывает с быстротой несущегося вперед стада лосей. Потому лучше и хранить все высоко, в сухости и безопасности. О, Фингаард! Рад тебя видеть!..
Внезапно Шон, отнюдь не отличавшийся маленьким ростом, оказался в объятиях одного из самых огромных мужчин, какого когда-либо доводилось видеть Яне.
— Взаимно, Шонгили! — ответил мужчина, широко улыбаясь Яне. — Это твоя женщина?
Он зашагал навстречу Яне. Та старалась сохранить достоинство, однако ей пришлось все выше поднимать голову по мере приближения этого гиганта, так что она едва не упала навзничь, когда он наконец подошел к ней.
Внезапно Фингаард опустился на колени, так что их лица оказались на одном уровне, и положил огромные ладони на плечи Яне с удивительной нежностью и осторожностью. Он посмотрел ей в глаза; взгляд у него был добрый и в то же время проницательный, как взгляд Клодах.
— О да, конечно... — Он улыбнулся, забрал у Яны поводья лошади и приобнял женщину рукой, словно бы давая ей опору и защиту.
К этому времени из домов уже вышли и другие обитатели поселка. Похоже, от каждого дома к дороге вела отдельная лесенка.
— Мы слышали, что вы вскоре должны прибыть к нам, — жизнерадостно вещал Фингаард. — Можете вы рассказать нам, чем мы можем помочь Сурсу?
— Финга-ааа-ард, где ты растерял свои хорошие манеры, увалень здоровенный? — На дороге появилась женщина, почти не уступавшая ростом Фингаарду; она улыбнулась Яне, после чего снова приступила к своему супругу с упреками:
— Сперва они должны выпить, после поесть, а потом у вас будет целый вечер на то, чтобы поговорить и сделать все необходимое. Не обращайте на него внимания, миссис. Он хотел вам только хорошего, — это уже было обращено к Яне. Навстречу Яне протянулась рука (не такая большая, правда, как у Фингаарда); Яна взяла ее в свою, ожидая пожатия, соответствующего размерам ладони, однако рукопожатие, вопреки ее ожиданиям, оказалось мягким и осторожным.
— Я Ардис Суник, жена Фингаарда. Добро пожаловать, Янаба Мэддок.
Яна вовсе не удивилась тому, что кошки немедленно сгрудились у ног Ардис, при этом следя за тем, чтобы на них не наступили или чтобы женщина случайно не смахнула их своими кожаными юбками. Юбки были украшены удивительно красивым, сложно переплетенным орнаментом, который показался Яне настолько знакомым, что она даже принялась рыться в памяти — не вспомнится ли название.
Однако времени на раздумья у нее оказалось не много: вокруг новоприбывших уже собралось все поселение. Народу было столько, что оставалось непонятным, как они все могли вместиться в двенадцати, четырнадцати или даже в сорока домах. Кудряши были немедленно уведены куда-то, кошки и присоединившиеся к ним собаки расположились на своих обычных местах — под скамьями и на выступах скал. Яну и Шона усадили на самую длинную скамью, немедленно снабдив обоих полными кружками “кое-чего выпить”.
Яна принюхалась; жидкость в ее кружке была, очевидно, безалкогольной и совершенно не походила на “варево” Клодах. Первый же глоток совершенно сбил ее с толку: она не могла определить ни одного из компонентов, однако вкус у напитка был удивительно приятным. Ясно было, что это питье — одно из лучших, какие она когда-либо пробовала. Она пила мелкими глотками, как и Шон, стараясь при этом запомнить имена всех тех людей, которых ей представляли. Все они были так рады гостям, так счастливы от того, что сам Шонгили приехал к ним, чтобы рассказать, как помочь беде, нависшей над планетой: ведь даже здесь планета сказала людям, что ей нужна их помощь и что им будет сообщено, что делать.
Яна бросила короткий взгляд на Шона, чтобы посмотреть, как он воспринял эти новости; он кивнул с таким знающим видом, словно его уже успели хорошо обо всем проинформировать. Может быть, так оно и было. Яна снова отхлебнула из своей кружки.
Потом наступило время ужина. Словно по мановению волшебной палочки возникли столы, вокруг зажглись факелы, так что, несмотря на сумерки, импровизированный банкет проходил при хорошем освещении. Яна никогда не думала, что существует столько способов готовить рыбу: вареная, печеная, политая пряными соусами, хорошо прожаренная, покрытая румяной золотистой корочкой, маринованная, отварная в бульоне с картошкой и овощами — “последние сушеные овощи урожая прошлого года, но хорошо сохранившиеся”... Потом были сладости из рыбного желе, приправленные травами, и смешной пышный пирог, таявший во рту. Запивали это изобилие все тем же теплым напитком.
Потом начались песни, и, прежде чем Яна успела испугаться такой возможности, ее попросили спеть ее песню о несчастье в Бремпорте, поскольку один из парней, живших во Фьорде Гаррисона, тоже побывал там. Может быть, в этом был повинен напиток, но Яна просто подняла голову и запела. На этот раз она не опустила взгляда, встретившись глазами с родителями паренька, погибшего там, где она сама едва не повстречала свою смерть. На этот раз она понимала, что ее песня помогает им облегчить груз печали, лежавший на их сердце, и оттого ей самой тоже стало легче. Может быть, когда-нибудь наступит день, когда кошмар Бремпорта станет для нее только словами песни, спетой от всей души...
Факелы освещали им путь, когда Шон и Яна отправились спать. Яна так устала, что только со второй попытки ей удалось снять ботинок. Шон хихикнул и, недолго думая, решил сам позаботиться о ней: он раздел ее и укутал в теплые меха — она только помогала ему, чем могла. Последним, что почувствовала Яна, было прикосновение рук Шона, привлекшего ее к себе...
...В эту ночь ей снились путешествия среди острых зубов, по странным белым языкам, среди костей, похожих на клетку ребер, но ей вовсе не было страшно, только любопытно, что ей предстоит дальше. Картины повторялись, и все время она слышала шепчущие голоса, подобные голосам певцов, звучащим в отдалении; но слов разобрать она не могла. Она только знала, что их песня была песней радости, что мелодия согревала и радовала сердце, а странный напев напоминал кошачье мурлыканье...