Яна не могла ни поверить, ни надеяться на то, что Лузон не понял функции кошек в сети коммуникации Клодах и планеты. Торкель знал. Почему бы ему не собрать всех кошек и не посадить и их тоже под домашний арест? Это было бы так же нелепо.
Когда стало известно, что приказ о перемещении с планеты был заменен на домашний арест, Шон со своей обычной невозмутимостью, похожей на спокойствие медведя в зимней спячке, смеясь, выбрал комнату Яны в качестве своего “места заключения”. Она была рада тому, что он рядом с ней, по нескольким причинам. Хотя рана действительно заживала, стрела разорвала мускулы и чуть не перерезала сухожилие. Яна могла лучше следить за ним и за его раной, когда не надо было искать его убежище. Она понимала, что тщетно надеяться защитить его в одиночку от всей Компании: если они захотят забрать его, навряд ли им можно будет помешать. И все-таки она будет делать все, что в ее силах. А теперь, когда Яна снова была в порядке, она действительно могла что-то сделать. Учитывая ее опыт и годы тренировок, у нее были для этого возможности. Помимо всего прочего ей просто нужно было присутствие Шона. Он успокаивал ее. Здесь речь шла о судьбе его мира, а он мог рассеять все ее страхи одним лишь взглядом, улыбкой или шуткой...
Ей было нужно это. Даже когда угроза изгнания с планеты исчезла, напряжение продолжало висеть в воздухе, как фальшивая нота, оно чувствовалось во всем, будь то сочувствие Клодах или боязнь того, что еще могут попытаться сделать власть имущие.
Не то чтобы в Килкуле наступил застой: все продолжали разводить сады и сажать растения, ведь дни удлинялись. Но наиболее умные опасались того, что с ними будет: слишком быстро продвигался вперед в своем “расследовании” Мэттью Лузон. По крайней мере, тот сумасшедший. Пастырь Вопиющий, был отправлен с планеты, что давало планете одно очко против Компании. Яне было интересно, почувствуют ли на Лунной базе его прибытие по запаху. Она первой засмеялась, когда Адак сообщил, что командование базы взывало к небесам, жалуясь на Вопиющего.
Адак сказал, что его уши Стали похожи на блины от постоянных попыток расслышать по радио приказы, непонятные из-за постоянных помех. Обычно он кратко излагал Яне услышанное, так что она могла передавать информацию Клодах. Как все остальные, она просто подходила к окошкам и разговаривала. Если охранник был новый и не знал ее, — а это часто бывало, так как Торкель боялся, что Клодах может околдовать своих тюремщиков, так же как она (по его мнению) околдовала его отца, — Яна разумно маскировалась под саму себя, т.е. под майора Компании, принимала приветствие от тех, кто стоял на посту, и шла в дом. Это срабатывало, только если стража не была уже послана к ее дому охранять Шона, но она проскальзывала мимо них неузнанной множество раз: забирала наверх волосы и прятала их под форменной фуражкой, когда хотела выглядеть вышестоящим офицером, а когда не хотела — распускала волосы и надевала поверх формы один из вязаных жакетов Эйслинг. Тем не менее ей приходилось вести себя осторожно, чтобы Торкель или кто-нибудь еще из начальства, знавший ее в лицо, не поймал ее и не запретил ей посещать Клодах. Если бы Яна командовала этой операцией, она не допустила бы такого недосмотра, — но командование космобазы, к счастью, об этом не подумало. Фиске-старший посещал Клодах часто, открыто и якобы случайно. Первый раз Яна, войдя в дом, увидела его сидящим за столом с Клодах: они пили чай. Яна остановилась в удивлении, но Виттэйкер только подмигнул и, сжав руку Клодах, сказал: “В следующий раз, майор, я был бы вам очень благодарен, если бы вы постучали”. Клодах сильно удивила Яну тем, что при этом густо покраснела и захихикала.
Яна была дома в штатском платье и с распущенными волосами и разговаривала с Шоном, когда Адак, который все еще официально был служащим Компании, коротко постучал и вошел, не дожидаясь разрешения. Шон, который медленно прохаживался по комнате, разминая поврежденные мышцы ноги, резко остановился, увидев внезапно открывшуюся дверь. Яна перечисляла спорные вопросы, которые, вероятно, возникнут на заседании комиссии, приводила их аргументацию и старалась найти на них ответы. Ответы должны были быть краткими и емкими: когда у свидетеля все факты шли по порядку, когда он отвечал на вопросы без запинки, это всегда производило благоприятное впечатление.
— Шон, извините... Яна, помех все больше, но корабль комиссии приземлился. Этот Лузон последние пару часов передает команде приказы о том, что сначала надо отвести комиссию в его зал заседаний для частного брифинга. — Адак пожал плечами. — Доктор Фиске и госпожа Алджемен выяснили это; они обгоняют его на посадочной площадке.
— Ну, нам, наверное, повезло? — Шон задумался, лукаво усилив ирландский акцент и удивленно подняв левую бровь. — Это те же загадочные обстоятельства, которые заставили Вита и Мармион также предупредить Клодах?
— Нет необходимости, — сказал Адак. — Кошки уже работают. По крайней мере, эта пятнистая приземлилась прямо передо мной и прыгнула точно в окно, а вот тот черно-белый приятель скользнул вслед за ней — тот, который лежит на крыше и рычит на охрану, когда они подходят слишком близко. — Адак ухмыльнулся.
— Ну что же, будем надеяться, что ожидание закончилось, — сказал Шон, дернув плечами — одно из немногих свидетельств беспокойства, которые Яна замечала за ним. Он криво улыбнулся ей. — Ожидание закончилось, милая, и танец начинается. Готова?
Она серьезно кивнула и взяла кофейник:
— У тебя есть время выпить чашечку, Адак?
— Конечно, Яна, — сказал Адак, закрывая за собой дверь.
Он шагнул к столу, на котором лежали записи Яны, блокнот и деревянная ложка с длинной ручкой, которую вырезал Шон. Шону требовалось какое-то занятие, пока он восстанавливал силы: теперь у Яны было четыре стула вместо одного. Она хотела бы ему помочь, но все больше смотрела на то, как ловко он управлялся с этой работой.
Яна поставила на стол три чашки и сладкое печенье, приготовленное Шоном. Шон присоединился к ним; как всегда, он развернул стул и сел, положив руки на спинку. Этот стул он сделал сам по своему вкусу.
— Был еще один доклад, — продолжал Адак, — для того приятеля, там еще были такие забавные слова...
— А, анализ, — сказала Яна, с надеждой наклонившись вперед. — Ты можешь вспомнить что-нибудь из него? Хотя бы несколько слов?
— Конечно, могу. Как ты думаешь, кто учит новичков песням славы отряда и песням — наставлениям Компании, которые предназначены помогать им, когда они в первый раз оказываются в космосе? У меня память не хуже, чем у Клодах.
Он завел глаза к потолку и процитировал:
— “Соки растений, содержащие неизвестную сильную щелочь и небольшое количество неопределяемого животного белка. Комбинация необычная и скорее всего произведена из местных растений, еще не включенных в ботанические или биологические справочники, которые необычно кратки для планеты, терраформированной по варианту В. По поводу так называемого растения “ежевика шипастая”. Ее ядовитая поросль развивается даже в контролируемых лабораторных условиях. Поверхность листьев, колючки и стебель выделяют кислоту такой силы, что она разъедает петрасил, а также и все представленные металлические образцы. Опытный экземпляр ежевики шипастой был уничтожен до того, как разрушил тройной пластгласовый контейнер. Антидот все еще находится в стадии испытаний. Может быть полезным против инопланетных форм растений подобной токсичности и быстроты роста. Запрос количества и наличия ингредиентов”.
Адак опустил голову, его взгляд снова стал нормальным.
— Отлично, Адак, — улыбнулся Шон и дружески похлопал пожилого радиооператора по руке.
— И они хотят открыть школу, чтобы мы могли учиться читать и писать, — насмешливо произнес Адак. — Что плохого в том, чтобы тренировать память вместо того, чтобы постоянно заглядывать в книги? — Он сделал большой глоток и причмокнул губами. — Между прочим, научиться этому не так уж сложно.