— Это исключено! — сказал серьезно Уртекс. — В любом случае…
Голос его затих, я уже не слышал никакого шума, последние искры сознания медленно угасали. Я уже не был несчастным, но не был и счастливым, смутно различая белую дорогу, терявшуюся где-то в бесконечности.
Для чемпиона мира по легкой атлетике прогулка по городу — проблема не из легких. Конечно, самое простое решение — вызвать воздушное такси. К сожалению, этого мне делать не положено. Чемпион мира по легкой атлетике обязан ходить пешком и только пешком. Десять километров — минимальная дневная норма, и нужно быть очень изобретательным, чтобы ее выполнить. Самыми опасными моими врагами на улицах города были «ползущие». И самыми безжалостными и надоедливыми. С тех пор как был принят всемирный закон о транспорте, все несовершеннолетние были лишены права передвигаться по городу с помощью каких-либо видов транспортных средств. Сейчас они заполняют десятки тысяч городских улиц и площадей, поднимают страшный шум и в надежде на автограф упорно преследуют каждую знаменитость. Тем более чемпиона мира, ведь в нашем городе не было чемпионов уже более тридцати лет. Плохо то, что фокус с приклеенной бородой не проходит. Юнцы остервенело набрасываются на любую бороду, даже настоящую, и готовы выдрать ее всю до последнего волоска. Это заставило сбрить бороды даже самых консервативных профессоров университета. Что говорить о темных очках, которые не могут служить никакой защитой?
И вправду, что делать бедному спортсмену, если его портрет висит чуть ли не в каждой витрине?
Нет никакого спасения, кроме как надеть форму регулировщика и расхаживать с идиотским видом по мостовой среди летящих с бешеной скоростью машин и автобусов. Во всяком случае это безопаснее, чем идти по тротуару. Тротуар тоже не беговая дорожка.
Хорошо, что мои «коллеги» в светло-синих формах меня узнают. Улыбаются мне, как соучастники заговора, стараются помочь.
Я спокойно и размеренно двигался по осевой линии прямо в центре вихря, образуемого двумя встречными потоками движения. Прошел беспрепятственно пять-шесть кварталов и даже начал насвистывать что-то, в приливе хорошего настроения. Утро было чудесное, воздух свежий и озонированный, как в лаборатории. По недельному расписанию дождю полагалось идти в субботу — притом дождю шестой степени, что фактически означало маленькое наводнение. Но до субботы было еще далеко, и я легкими шагами продолжал ступать по оранжевому настилу — чистому и яркому, как апельсиновая корка. В субботу дождь смоет последнюю пылинку со зданий, город заблестит, еще более сказочный в своей нежной глазури.
Но на бульваре Мендельсона мое настроение вдруг испортилось. Я отчетливо видел, как серебряной искрой мелькнул самоубийца на своем аппарате и, пролетев над крышами домов, врезался прямо в тротуар. Всего за какие-нибудь десять секунд автоматические водители остановили свои машины, уличное движение качнулось и замерло. Я не слышал звука столкновения, но знал, что на месте катастрофы картина, как обычно, отвратительная. Я пошел медленнее, поскольку не имел ни малейшего желания оказаться там, где лежали перемолотые человеческие кости. Над крышами с громким воем пронеслись красные шасси «скорой помощи», стремительно пролетели автобусы полиции. Моя форма не позволяла мне дальше расхаживать среди застывшего уличного движения, вольно или невольно я должен был ускорить свои шаги.
Зрелище действительно было отвратительное. Дюжины две машин столкнулись и покорежились, как консервные банки, все еще слышались крики и стоны, хотя белые летучие мыши «скорой помощи» работали быстро и ловко, как автоматы. Конечно, большинство жертв оживят в Операционном корпусе, серебряный купол которого возвышался в самом центре города. И все же не существовало на земле силы, которая могла бы восстановить разлетевшийся мозг, и, наверное, никогда не будет. Вокруг микрокара самоубийцы образовался кордон из людей в синей форме, они хмуро молчали. Там не осталось ничего, абсолютно ничего, что можно было бы реконструировать. Со своего места я не мог разглядеть, был ли то мужчина или женщина. Вероятно, я сильно побледнел, потому что позади меня произнесли:
— Иди, Ник, это не для тебя…
Я обернулся — это был капитан Леонарди, в отряде которого я формально числился. Его круглое лицо добродушного здоровяка было покрыто капельками пота.
— Но зачем прямо на бульвар? — сказал я мрачно. — Он не самоубийца, а убийца…