— Ты воин с птичьим тотемом, — жестами показал норби; это был не вопрос, а утверждение. Молодой абориген ехал верхом на небольшой черно-белой лошади с изящной ловкостью, быстро приспосабливаясь к шагу Дождя, — и вот он уже пустил скакуна легким галопом, держась рядом с землянином, точно на параде.
Хостин кивнул в ответ. Левой рукой Горгол потрогал шнурок на шее, где поблескивали два черных изогнутых когтя. Немного смущаясь, туземец жестами объяснил:
— Я еще не воин — только охотник. В высоких горах убил лихого летуна.
— Лихой летун? Кто это? — заинтересовался Сторм. — Я не отсюда… не знать летуна.
— Большой! — Юноша широко развел руки в стороны. — Большая злая птица. Охотится на лошадей, на норби… Убивать! — Горгол большим и указательным пальцами изобразил выразительный режущий жест, обозначавший внезапную и мучительную смерть, а затем вновь похлопал себя по груди, где болтались трофеи.
Повелитель зверей протянул руку в вежливой просьбе; юноша снял с шеи шнурок и передал его землянину. Тот прикинул: трофеи были длиной с его ладонь, от запястья до кончика среднего пальца — гораздо больше когтей Баку; следовательно, этот самый лихой летун был просто гигантским. Хостин вернул ожерелье гордому владельцу.
— Великий охотник, — с чувством кивнул Сторм, чтобы подчеркнуть свое восхищение. — Лихого летуна трудно убить.
Хотя лицо Горгола наполовину скрывала повязка, сложно было не заметить, какое удовольствие он получил от этого комплимента.
— Убил, чтобы доказать. Еще не воин — но охотник!
«Тут есть чем хвастаться, — подумал Хостин. — Если парень в одиночку убил опасное чудище, — а по рассказам Дорта, норби не отличались пустым бахвальством, — то он по праву может зваться охотником».
— Станешь пасти фравнов? — продолжил норби.
— Нет. Нет земли, нет стада…
— Тогда будь охотником. Убей лихого летуна, убей йориса, продай шкуры.
— Я чужой, — отказался повелитель зверей; пришлось замедлить движения, чтобы выразить мысли посложнее. — Норби охотятся на своей земле, а чужаки там не охотятся.
Закон об охоте был одним из немногих, что неукоснительно соблюдались в разрозненном арзорском государстве. В Центре демобилизации и в космопорте землянина неоднократно предупреждали, что права норби строго охраняются. Погонщики могут убивать йорисов или других хищников только при угрозе нападения на стадо. Но любая живность, обитающая в горах или в угодьях аборигенов, была неприкосновенной для колонистов.
Горгол возразил:
— Ты воин с птичьим тотемом, народ Кротага с птичьим тотемом. Ты охотиться на земле Кротага — никто не скажет «нет».
В глубине души шевельнулось слабое чувство, которого Сторм не испытывал с того самого дня, как вернулся с опасного задания (три месяца в тылу врага!) и узнал, что дома больше нет. Он беспокойно заерзал на седельной подушке. Дождь нервно фыркнул, будто тоже ощутил, как болезненно сжалось сердце седока. Скрытое повязкой лицо землянина застыло в твердой, бесстрастной маске: повелитель зверей изо всех сил боролся с волнением, вызванным опрометчивым предложением Горгола.
— Что-то вы припозднились, — произнес Бистер хриплым от пыли голосом, раздражающим не столько слух, сколько и без того оголенные нервы Сторма. — Много же в этот раз насобирали. А козел-то этот рогатый небось аккурат туда привел, где сам скотину и припрятал!
Новое, глубокое чувство в душе Хостина с возмущением откликнулось на выпад недруга. Бистер все так же ему не нравился, но землянин больше не собирался безропотно принимать его как нечто неизбежное. Сторму представился удобный случай отбрить язвительного погонщика, однако бывший диверсант не знал, что глаза, обычно непроницаемые, теперь выдавали его с головой. А Колл Бистер оказался на удивление наблюдательным.
Поселенец стянул повязку и выпалил:
— Или думаешь, у козлов не хватит мозгов провернуть такое?
Повелитель зверей внимательно смотрел, как Бистер нарочито небрежно помахивает правой рукой: на мощном запястье болтался кнут с необычайно длинным двойным ремнем из шкуры йориса.
— Мы бы не нашли столько лошадей, если бы люди Кротага не помогали нам. — Хостин расслабленно сидел на коне и даже не прикасался к оружию на поясе, хотя в воздухе, вместе с песком и пылью, витало предчувствие опасности.