Лоренцен не был в этом уверен. Он признался себе, что немного боится, и предпочел бы остаться в лагере. Но, что за черт — остальные же согласились.
— Конечно, — сказал он.
Позднее ему пришло в голову, что каждый боялся, что его назовут трусом. Забавное существо человек.
9
Первые три-четыре дня были настоящим мучением. Затем мускулы привыкли, и они стали проходить по сорок километров в день без особого напряжения. Это было утомительно — просто идти по прерии, которая простиралась до самого горизонта. Дождь не мешал движению; люди облачались в непромокаемые накидки, а рорванцы не обращали на него внимания. Попадались широкие реки, но достаточно мелкие, чтобы переходить их вброд, а заодно и пополнить фляги. Дальнобойные винтовки землян поражали дичь с расстояния один-два километра, а в те дни, когда не попадались животные, вокруг хватало диких растений, стебли, листья и корни которых были вполне питательны. Джаммас-луджиль, несший передатчик, каждый вечер связывался с лагерем, используя азбуку Морзе, чтобы у рорванцев не возникли подозрения. Гамильтон установил треугольником три робостанции, которые пеленговали их передачи, и таким образом всегда знал, где находится отряд. Его собственные сообщения не содержали ничего особенного и лишь уточняли детали того, что они уже обговорили.
Рорванцы пользовались своими компасами и картами, их символы легко переводились в земные, с учетом некоторых особенностей. Карты были начерчены от руки, хотя это не означало, что туземцы не знают печати; линии на карте были утонченными, словно на китайских картинках. Они были выполнены в меркаторовой проекции с характерной сеткой линий и начальным меридианом, проходящим через южный магнитный полюс, что наводило на мысль о том, что туземцы знали истинную форму своей планеты.
Лоренцен научился различать туземцев по характерным чертам. Аласву был суетливый, порывистый и чрезмерно разговорчивый; Силиш — медлительный и тяжеловесный; Янвусарран — темпераментный; Джугас казался наиболее интеллигентным, и он много работал с Эйвери. Лоренцен старался участвовать в уроках языка, но без особого успеха; они уже вышли за пределы элементарных понятий, где он мог что-нибудь ухватить, хотя Эйвери утверждал, что достигнутое взаимопонимание весьма проблематично.
— Вы должны научить меня тому, что уже знаете, Эд, — попросил астроном. — Вдруг с вами что-нибудь случится… что же мы будем делать?
— В худшем случае вы вызовете аэрокар, чтоб забрал вас, — сказал Эйвери.
— Но, черт возьми, мне интересно!
— Ладно, ладно. Я составлю для вас словарь из тех слов, в которых я уверен, но это вряд ли вам поможет.
Не помогло. Ну хорошо, он узнал, как назвать траву, дерево, звезду, ходить, бегать, стрелять. Что делать со всем этим? Эйвери просиживал вечера у костра, говоря и говоря с Джугасом; рыжеватый свет озарял его лицо и мерцал в нечеловеческих глазах чужака, их голоса поднимались и падали в мурлыканье, громыхании и свисте, их руки жестикулировали — и все это не имело для Лоренцена никакого смысла.
Фернандес взял с собой гитару, под неизбежные стоны Джаммас-луджиля, и по вечерам наигрывал на ней песни. Аласву соорудил маленькую четырехструнную арфу с резонирующими стенками, от чего получался дрожащий звук, и присоединился к Фернандесу. Вместе они производили комичное впечатление: Аласву, наигрывающий «кукарачу», и Фернандес, пытающийся подражать рорванским мелодиям. Джаммас-луджиль прихватил с собой шахматы, и постепенно Силиш уловил суть игры настолько, чтобы побороться за победу. Это было мирное дружеское путешествие.
Но Лоренцена угнетала тщетность их действий. Иногда он хотел никогда больше не оказываться на борту «Хадсона», хотел вернуться назад, на Луну, к своим инструментам и фотографическим пластинам. Да, они открыли новую расу, новую цивилизацию, но какое дело до всего этого человеку?
— Нам больше не нужны ксенографические наблюдения, — сказал он Торнтону. — Нам нужна планета.
Марсианин приподнял бровь.
— Вы действительно думаете, что эмиграция может разрешить проблему народонаселения? — спросил он. — Таким путем нельзя переселить больше нескольких миллионов человек. Скажем, сто миллионов за пятьдесят лет, челночными рейсами, которые, не забудьте, кто-то должен финансировать. Новые рождения быстро заполнят вакуум.