Лоренцен почти бессознательно бормотал слова древней погребальной песни и смотрел на смутно вырисовывавшийся, красноватый от костра, могильный холмик. Свет и тень ткали свои узоры на нем, и, казалось, напоминали, что тот, кто лежит под камнями, слишком любил жизнь, чтобы успокоиться сейчас.
В эту темную ночь, в эту темную ночь, И любою ночной порой, Огонь и сталь и пламя свеч, Да услышит Христос голос твой.(И на севере лежит вечная зима, и луна льет ледяной дождь на сверкающий снег, и далекие холодные звезды висят над мерцающим ледником, покрываясь сверхъестественной бледностью утренней зари.)
С тех пор как ты мастерством овладел, И любою ночной порой, К Вайни-Муир ты пришел в удел, Да услышит Христос голос твой. Если есть сапоги и штаны у тебя, То любою ночной порой, Сядь-ка ты и надень их на себя, Да услышит Христос голос твой. Если ж нет у тебя ни штанов ни сапог, То любою ночной порой, Проморозит тебя от макушки до ног, Да услышит Христос голос твой.(Что можем мы когда-либо дать друг другу, какую помощь и любовь, в этой долгой ночи человека? Что можем мы когда-нибудь дать друг другу?)
Подошел Джаммас-луджиль и тяжело опустился рядом с ним.
— Один уже под землей, — пробормотал он. Колеблющийся свет озарил резкие черты его лица. — Сколько будет еще?
— Это один из тех случаев, от которых предостерегал Гамильтон, — сказал Лоренцен. — Не землетрясения и чудовища, не большеголовые спруты, а змеи, микробы и ядовитые растения. И он был прав.
— Существо с цианидом в пасти, что за метаболизм у него? У него не может быть кровь, как у нас. — Инженер поежился. — Холодно сегодня.
— Их можно избегать, — сказал Лоренцен. — Если больше опасаться нечего, тогда еще неплохо.
— О, конечно, конечно. Я бывал в переделках и похуже. Но тут все произошло дьявольски быстро. Вы ведь тоже едва не дотронулись до нее. Я видел.
— Да… — Лоренцен почувствовал озноб при этой мысли.
Только сейчас он вспомнил: Аласву не предупредил его.
Лоренцен взял себя в руки и прокрутил в уме всю последовательность событий, не упуская ни одной мелочи. Рорванец Аласву не оттащил его от ядовитой ящерицы.
Он посмотрел сквозь пламя костра на маленькую группу туземцев. Они сидели в тени, только глаза сверкали во тьме. О чем они думали? Что они готовили для пришельцев со звезд?
Он хотел поговорить с Эйвери… нет, пока не нужно. Возможно, это случайность. Может быть, эти ящерицы редки, может, эта группа рорванцев никогда не видела их раньше? Аласву сам был в нескольких сантиметрах от ее пасти. Туземцы не могут быть так глупы, чтобы думать, им удастся обставить убийство всех людей как несчастные случаи!
Но «Да Гамма» ведь так и не вернулся домой.
Лоренцен расправил плечи. Он устал, возбужден, его подозрения ребяческие, и он знал, что Эйвери их так и воспримет.
Если же он расскажет фон Остену, немец захочет расстрелять рорванцев на месте. Джаммас-луджиль и Торнтон… может быть, но не сейчас, сначала он подумает и накопит фактов, прежде чем выставлять себя на посмешище.
Он посмотрел в темноту на запад. Они шли туда, в горы, в каньоны и ущелья, где на узких скользких тропах могло случиться всякое. И они не могут повернуть назад, хотя не представляют, что ждет их впереди.
А когда Вайни-Муир оставишь удел, То любою ночной порой, У Острова Мертвых найдешь свой предел, И услышит Христос голос твой.11
Местность быстро поднималась, и вскоре они уже пробирались через путаницу скалистых холмов, среди огромных зарослей кустарников, через журчащие реки, чья холодная вода кусала их за ноги, словно зубами. Идти за рорванцами трудно: их легкие фигуры быстро передвигались по неровной местности. Лоренцена еле поспевал за ними, из-за учащенного дыхания в горле было сухо.
Однажды вечером, через неделю после того, как умер Фернандес, Гамильтон спросил по радио: «Что творится с вашими проводниками? Вы вновь свернули севернее. Почему они не ведут вас прямо домой?»
Джаммас-луджиль удивился, но передал вопрос Эйвери.
— Спросите одного из этих волосатых уродов. Я уже болен от ходьбы.
— Я уже спрашивал, — сказал психолог. — Я разве вам не говорил? Но ответ относится к совершенно непонятным, непереводимым фразам языка. У меня создалось впечатление, что впереди опасная территория, и мы должны ее обогнуть…
Джаммас-луджиль передал ответ Гамильтону, который закончил разговор щелчком, соответствующим ворчанию. Турок вздохнул: