Само собой, тут у нас происходит УЙМА ВСЕГО ИНТЕРЕСНОГО, но ты не дождешься от меня ни словечка. Я нарочно пользуюсь таким подлым приемом, чтобы заставить тебя поскорей ВЕРНУТЬСЯ ДОМОЙ. Или, на худой конец, снова ПОЗВОНИТЬ, Или написать. Почему молчишь?
Обнимаю, целую.
Дейзи.
P.S. Прилагаемые сувениры: 1) наводящие тоску, навеки замолчавшие наушнички от плейера; 2) красивый осенний лист, подобранный у нас за домом; 3) зернышко попкорна из киноцентра, где работает… АННА-ЛУИЗА
Корпорация «Бектол» Сиэтл, Вашингтон
12 ноября
Уважаемый мистер Джонсон!
Мистер Фрэнк Миллер с большим удовольствием прочел Ваше письмо от 31 октября и поручил мне условиться с Вами о встрече в нашем головном офисе в Сиэтле, как только у Вас найдется для этого свободное время. Прошу сообщить мне по телефону, когда Ваш график позволит Вам нанести нам визит. Мистер Миллер и я сам будем рады познакомиться с Вами лично.
С уважением,
Дональд Б. Кепке,
начальник отдела по подбору сотрудников
корпорации «Бектол».
60
Я звоню в «Бектол» из квартиры Лоренса, чтобы грохот машин, со всех сторон окружающий мой «офис» — телефонную будку на углу, не омрачал впечатления от моего звонка. Мистер Дональд Кепке, главный охотник за головами в «Бектоле» (код зоны 206, Сиэтл), отвечает с первой же попытки— добрый знак.
— В пятницу мистер Миллер инспектирует автомобильный завод в Теннесси, — говорит мистер Кепке. — А четверг вас никак не устроит? В четверг у мистера Миллера не такой напряженный график.
— Ну, разумеется, мистер Кепке, — соглашаюсь я, польщенный его предупредительностью. — Просто улечу обратно другим рейсом. — (Ха-ха. А что — лучше признаться Фрэнку, что я собираюсь трястись на автобусах?) Мы ко взаимному удовольствию уточняем всякие детали.
— Договорились, мистер Джонсон. Ждем вас в четверг в десять утра.
Никакого намека, зачем я понадобился «Бектолу». Им просто хочется со мной «поговорить». По всей вероятности, их заинтересовал «Мир истории»™. Хм-мм.
Я произвожу в голове полный микроанализ состоявшегося телефонного разговора. Что в итоге? Думаю, звонок из Калифорнии должен был произвести хорошее впечатление как довод в пользу моей деловой активности. А благодаря тому, что письмо из «Бектола» дошло до меня с большой задержкой, я «по умолчанию» оказался в выигрыше — не выказал излишней готовности бежать по первому зову.
Я смотрю в окно на героиновое семейство, на их нескончаемую распродажу на обочине.
— Знаешь, Лоренс, — говорю я, опуская на рычаг трубку, — я в Лос-Анджелесе уже — дай сообразить — пять недель? И за все пять недель мне ни разу не приснилось, что я в Лос-Анджелесе. А тебе снится, что ты в Лос-Анджелесе? Вот ты, ты где в твоих снах?
— Я снов не вижу.
— Не занудствуй, Лоренс. Все видят сны.
— Ничего подобного! — Лоренс занят тем, что раскладывает на кучки и помечает разными цветами экспонаты своего музея рубашек-поло. — По-моему, большинство людей во сне видят дом, где прошло их детство. Даже если потом они переехали в Нью-Йорк, или, скажем, на дно океана, или в какое-нибудь раскрутейшее место, все равно во сне они всегда обитают там, где жили в детстве. Дом, где ты жил в детстве, — это вроде как материнская плата, встроенная в тебя на всю оставшуюся жизнь.
— Ну так почему ты не видишь снов?
— Гарнизонное детство. Пока я рос, мы без конца переезжали с места на место. Я не знаю, где мой дом.
На следующий день.
Прежде чем я во второй половине дня покину Лос-Анджелес, нужно запастись сувенирами для всех своих дома. Бот почему я решил прогуляться до Вайн-авеню, где самое большое количество звезд, а чудиков как раз шляется немного. Сейчас у меня за спиной похожее на стопку блинов здание звукозаписывающей фирмы «Кэпитол» — архитектура абсолютно в духе шестидесятых, воплощение идеи «будущее уже здесь». У моих ног звезда Джона Леннона. Из поясной сумки я достаю огрызки цветных мелков, оставшихся со вчерашнего дня, который ознаменовался сказочным коммерческим взлетом, — слива, лесная земляника, мандарин, лимон, зелень леса и небесная лазурь. Я принимаюсь за дело, покрываю бумажный четырехугольник размашистыми разноцветными штрихами — перевожу на бумагу звезду Леннона.
Руки ноют, силы на исходе. Этой ночью я не сомкнул глаз — столько сразу новостей на меня свалилось, такие перемены грядут. Смешно — здесь, в этом городе, нет никого, с кем я мог бы отпраздновать мой предпринимательский успех. Никого во всем Лос-Анджелесе, с кем меня связывало бы нечто большее, чем память о нескольких полуреальных безрадостных неделях, и даже эти немногие, с кем меня связывают жалкие обрывки воспоминаний, накануне вечером разбрелись кто куда: Лоренс на просмотр для каталога «Эспри», а мистер Мур на собрание «Анонимных алкоголиков». Так что собеседником у меня был радиоприемник.
Я притираю. Где-то внизу взвывает сирена службы «911» — где-то чуть впереди, в зловонной лагуне выхлопного газа на Голливудском бульваре, в гуще пестрой дорожной пробки. И там, в толчее намертво застывших машин, я вижу кого-то похожего на Стефани — может, она, может, нет, какой-то Стефани-клон или Стефани-двойник — в красном «феррари». А может, это и не она, а другая такая же охотница за «зеленой картой».
Ладно.
Стефани поступила так, как поступила. Ну да, от разговоров про амбиции ее, видите ли, тошнит, но еще вопрос, у кого амбиций больше. Как задолго начала она планировать свой вояж туда, где сейчас пребывает? По каким законам работает ее сознание? Не знаю, просто не знаю. В лучшем случае, ее мысли, направленные на меня, — как кинофильм на черной стене: видно-то видно все, да только чистого белого цвета не бывает. Могла ли маячить в ее сознании поездка на «феррари» по Голливудскому бульвару, когда она в ту первую ночь в Париже привезла меня к себе домой, — в ночь, когда она чуть было не обменяла меня на блок «Мальборо»? Почем мне знать? Впрочем, я бы должен восхищаться ее умением строить такие далеко идущие планы. Возможно, тут есть чему поучиться — усвоить некий ценный принцип для моих будущих менеджмент-стратегий. Учись из лимонов делать лимонад, салага.
Я тяжело перевожу дух, откладывая очередную радужную картинку в сторону, к стопке уже готовых. Какой-то прохожий интересуется, нельзя ли купить у меня штучку, и я говорю, пожалуйста, — его денег мне хватит на такси до микроквартиры, мне ведь надо забрать оттуда свои вещи.
Спрятав в карман деньги, я рассеянно опускаю руку плашмя на звезду Леннона, которая все утро разогревалась на солнце, так что теперь латунь накалилась как конфорка на электроплите. Я обжигаюсь, и боль пронзает меня острым шипом.
Я поднимаю руку к небу, идиотически помахивая ей, чтобы ее остудило ветром. Незнакомцы в проезжающих мимо машинах машут мне в ответ. Тогда я подношу обожженную ладонь к языку, закрываю глаза и, стоя на коленях под полуденным солнцем, зализываю рану. В ушах у меня стоит гул, и гул этот цвета солнца.
61
На следующий день.
Сегодня утром под ноги служащим «Бектола» не иначе как подсыпали перца. Начиная с 9.00 небо над Сиэтлом разрывалось в клочья невидимыми для глаза военными учениями, реактивные самолеты, выстраивая невидимый «потолок» локальной безопасности, курсируют между Сиэтлом и Такомой. Служащие «Бектола» то и дело входят в угольно-черные двери Бектол-башни и тут же стремглав вылетают обратно на небольшую площадь, где я сижу и глазею на все вот уже почти час, и все равно не успевают углядеть самолеты, которые летают быстрее звука.