Сводной называли широкую белую ленту, на которой десятки самописцев фиксировали показания приборов. Вместе с кинолетописью она заменяла применявшийся в прошлом бортовой журнал.
— Да, — ответил Радин. — Я смотрел. Но это мало что дает: с того момента, как начались твои переключения, на ленте почти чистое поле. Единственный вывод: некоторое время, пожалуй, скорость была околосветовой. Я заложил ленту в кассету хранения. Ты взглянешь потом.
— И с какой скоростью мы шли?
— По меньшей мере восемь или девять десятых. По зависимым часам за это время прошло тридцать часов. Ну а по собственным, — Радин несколько мгновений помедлил, словно делая в уме какие-то вычисления, — по собственным — пять с половиной.
— Помолодели на целые сутки, — проговорил Тополь.
Он вдруг подумал о Чайкен. Нежность к ней, радость от того, что он вспомнил ее, охватила его. Он продолжал:
— Вернемся на Землю, все удивятся: "Думали, вы с бородами вернетесь…" А мы даже помолодели!
Радин, соглашаясь, кивнул:
— Вернемся… Обязательно надо вернуться, — но глаза его были суровы, холодны, и в углах губ лежали резкие складки.
И Тополь понял: какая же это несбыточная мечта — вернуться на Землю в таком изуродованном корабле!..
Жить надо так, будто любимый, самый дорогой тебе человек все время видит тебя.
Тополь перенес в "Десант" пульт гравикомпаса и, обложившись пластинами звездных карт, стал определять орбиту "Сигнала".
Через полчаса он знал: со скоростью сорок семь километров в секунду они приближались к Юпитеру. Однако они не упадут на эту планету. Постепенно изменяя скорость, они пронесутся мимо нее и сами станут планетой спутником Солнца. Они будут вечно кружиться вокруг него по сильно вытянутой, кометной орбите — один оборот за семьдесят восемь лет. В перигее они станут приближаться к Солнцу на расстояние восемьдесят миллионов километров. В апогее будут отдаляться на полтора миллиарда. Правда, через восемнадцать лет и два месяца "Сигнал" промчится всего лишь в пятистах тысячах километров от Земли. Это могло быть спасением: либо они выйдут к ней на "Десанте", либо их еще раньше заметят и сумеют оказать помощь.
Когда были получены эти данные. Тополь словно окаменел, чувствуя, как у него холодеет под сердцем. "На что ж еще можно было надеяться? — подумал он, стараясь успокоить себя — ему не хотелось тревожить Радина — и все-таки вновь ужаснулся: — До встречи с Чайкен восемнадцать лет! И все эти годы она не будет знать, что я жив!.."
Он покосился на Радина. Тот полулежал в своем командирском кресле, пристегнув к нему скафандр. Глаза Радина были закрыты. "Спит", — с облегчением подумал Тополь.
Не открывая глаз, Радин вдруг спросил:
— Итак? Что ж ты узнал?
— Если бы работала радиосвязь, — вздрогнув, ответил Тополь. — Ведь мы же проживем в "Сигнале" восемнадцать лет?
Радин открыл глаза, повернул голову в его сторону:
— Восемнадцать? Откуда взялась эта цифра?
Тополь протянул ему пластину звездной карты. На ее полях был карандашом сделан расчет.
— Так, — проговорил Радин, пробежав глазами вычисления. Перевел глаза на Тополя, повторил: — Та-ак…
В голосе его Тополю послышалось облегчение. "Ты считал, что будем идти еще дольше? — подумал он. — Но и восемнадцать лет прожить в этих стенах разве мало? Восемнадцать лет ждать! — он беспокойно оглядел кабину "Десанта", будто на ее стенах мог найтись ответ. — Восемнадцать лет разлуки! Это же все равно, что смерть. Нет, это хуже. Она ведь ничего не будет знать обо мне".
— Вылетели на пятнадцать дней, вернемся через восемнадцать лет, сказал Тополь.
Он обращался не к Радину. Он сам для себя подводил итог.
— Мы с тобой космонавты, Вил, — отозвался Радин. — Надо всегда помнить об этом.
"Зачем меня агитировать? — подумал Тополь. — Разве я не понимаю и так? — И вдруг он почувствовал, что волна холода вновь подступает к сердцу. Но ведь восемнадцать лет! Это целая жизнь!.."
Космическая психология учила: чтобы успешно ждать, нужно ясно и спокойно сказать себе: "Я готов ждать. Слышишь, Чайкен! Я буду ждать восемнадцать лет. Все, что мы могли, сделано. Остался только мой личный долг — вернуться к тебе".
Они решили: вахты по двенадцать часов. Вахтенный шесть часов отдает работам по ремонту "Сигнала", три часа — гравитационному компасу: определение истинного положения корабля, скорости, ускорения. Два часа забота о пище, о регенерации воздуха, воды, уборка. Один час — личное время. Час этот — на раздумья о прошлом и будущем. И все.
В первую же свою вахту Тополь разбудил Радина до наступления срока. Он тряс его за плечи:
— Проснись, Рад, проснись!
Радин заторопился, отстегивая скафандр от кресла и недоуменно спрашивая:
— Уже прошло двенадцать часов? Что случилось? Я только уснул!
— Да нет, конечно же, не прошло, ты только посмотри сюда, — Тополь совал Радину пластину звездной карты, исчерченную карандашными стрелами гравитационных засечек. — Я тут прикинул — щит уже создан! На Земле празднуют. Рад! Я не мог не разбудить тебя — ведь это весточка от нас. Наш привет! Как еще мы могли дать знать о себе? И ты смотри…
Говоря это. Тополь водил карандашом по карте. Рука дрожала. Карандаш дробно стучал по пластине карты.
— И масса щита, и форма, и координаты, — все на диво удачное. Лучше и не могло быть! Только одно удивительно: почему Янус так быстро вышел в расчетную точку? Правда, мы не знаем того, какая часть его низверглась через канал…
Радин положил ладонь на руку Тополя, сжал ее. Карандаш перестал прыгать.
— Если обрушилось хотя бы сорок процентов…
— Возможно, — проговорил Радин.
— Конечно! — воскликнул Тополь. — Но это еще: не все! Важнее другое! Я бы, наверно, не стал тебя будить, но ты понимаешь, что получилось?
— Что получилось? — сурово спросил Радин. — Что у тебя получилось? Бери себя в руки!
— Делая гравизасечки щита, я наткнулся на удивительную возможность: если нам двести суток продержаться на орбите спутника Юпитера, а потом сойти с нее, мы даже без всякой помощи окажемся дома через шесть лет!
Радин еще сильней сжал руку Тополя. Выражение внутренней боли появилось на его лице. Но Тополь не видел этого и говорил все громче, восторженней:
— А продержаться у Юпитера можно! Надо только на одном "Десанте" идти к нему. Ну и надо, чтобы орбита вокруг Юпитера была такой вытянутой, что в апогее нас перехватит Марс. Я рассчитал: расход низона будет ничтожный! Столько его у нас есть! У Марса мы пробудем подольше. Таким же способом перейдем на орбиту к Земле. Там нас снимут любым кораблем, если только еще у Марса кто-нибудь нас не обнаружит. Ты понимаешь, Рад? Рад!
Радин быстро встал, обеими руками держась за кресло, грудью оттолкнул Тополя. Тот не ожидал этого и отлетел к противоположной стенке кабины, отскочил от нее, но успел ухватиться за один из поручней и задержался на нем, испуганно глядя на Радина.
— Покинуть "Сигнал"? — спросил тот. — Но это же очень разное дело: идти в десантной шесть лет или восемнадцать в корабле типа "Сигнал"!
— Но это в три раза быстрей! — Тополь понял, что, вопреки всем ожиданиям, Радин против его предложения, и растерялся. — Я все рассчитал! Ты можешь проверить!
— Психология — тоже наука, — ответил Радин. — Шесть лет в десантной гораздо большее испытание, чем восемнадцать в "Сигнале". И еще с возможностью покинуть его на "Десанте" в пятистах тысячах километров от Земли и приземлиться на Московском космодроме. Приземлиться и сказать: "Здравствуйте!".
Тополь смотрел на него с изумлением:
— Я не понимаю тебя. Рад. Ты извини, это впервые так, но я просто не понимаю. Почему ты так говоришь? Почему так думаешь?
Радин молчал с неподвижным, хмурым лицом.
— Я не понимаю тебя, — видимо, потеряв надежду переубедить Радина, Тополь перешел на шепот. — Ты мне должен очень хорошо объяснить. Столько всего случилось за эти часы…